– Мама! Я ушла! – Алиса прислушалась к тишине дома. Мать в это время обычно уже не спит, и шарканье ее тапочек с меховыми помпонами Алиса слышит через двойные двери двух комнат – своей и ее. Причем, шаркает Алла Михайловна беспрерывно: шух-шух, шах-шах. Говорить маме, чтоб не бродила бесцельно с раннего утра – бесполезно. Обидится, но все равно будет бродить, нарушая утренний покой.
Поэтому тишина этого утра была совсем неестественна. Или противоестественна. В их доме так не бывает. Как раз, наоборот: у них по утрам все гремит, падает, разбивается вдребезги. Особенно в последнее время, когда у главной хозяйки на кухне все буквально валится из рук.
– Мама! – Алиса снова настойчиво окликнула мать, и ответом ей снова была тишина. Только слышно было, как предательски текла из бачка в унитаз вода, да неторопливо шуршал колючим языком по шерсти пожилой кот Васька, не обращавший по старости лет и кошачьей тугоухости никакого внимания на вопли хозяйки.
«Ушла в магазин? В такую рань?» – на рассуждения времени не было совсем, и Алиса шагнула за порог, и закрыла двери своим ключом. Потом вызвала лифт, а когда он пришел, и распахнулись створки перед ней, она снова кинулась к двери своей квартиры. Подергала за ручку, удостоверилась в том, что заперто надежно. И снова рысью – к лифту. А он перед самым носом закрылся, и кабина начала медленное падение вниз.
Она давила и давила на кнопку, будто это могло ускорить процесс лифтопадения и обратного его подъема. «Тьфу! Из-за своей дурацкой фобии потеряла вагон времени!»
У Алисы был стойкий пунктик: она во всем сомневалась. Сомневалась в том, выключила ли утюг и газ под кастрюлей, свет в ванной и компьютер. Но больше всего она всегда сомневалась в том, заперла ли входную дверь на ключ. И хоть ни разу в ее жизни в этом вопросе не было осечки, она сомневалась всегда. Бывало, из-за этого досадного пустяка она возвращалась с первого этажа, а то и от припаркованной во дворе машины, и проверяла дверь – дергала ее за ручку, ругая при этом себя за глупые сомнения. А если уезжала далеко и не могла вернуться, то непременно звонила соседке по этажу и просила ее проверить двери – «подергать за ручку!», – заранее зная, что все в порядке. Но вот именно это ей надо было услышать – «Все в порядке!», а иначе день превращался в кошмар, и она неслась вечером домой, и сердце колотилось, как испуганная птица в клетке. И успокаивалась только тогда, когда убеждалась, что все действительно было в полном порядке, и все ее сомнения – это результат какого-то внутреннего расстройства, сбоя в голове. Она даже побывала у психолога, которому, краснея, рассказала о своей фобии.
– Убеждайтесь всякий раз в том, что вы все закрыли, фиксируйте это зрительно и мысленно, – посоветовала Алисе умная тетя, заверив ее, что не одна она такая, что таких сомневающихся пациентов у нее сотни!
И Алиса, закрывая двери на два замка, не думала о том, что опаздывает на работу, а старалась сосредоточиться на процессе, чтобы потом не изводить себя в течение всего дня не нужными сомнениями.
Но так было до тех пор, пока она жила одна. А как только они стали жить вместе с мамой, все изменилось. Мама отдыхала на пенсии и всегда была дома. Она готовила утром завтрак, они вместе пили чай с какими-нибудь умопомрачительными сырниками, потом Алиса уезжала на работу, а Алла Михайловна оставалась дома. Она провожала дочь до порога, крестила ее напоследок собранными в щепотку всеми пятью пальцами правой руки, и крепко закрывала двери – на большой засов. И Алисе можно было не бояться, что она оставила за собой открытый для посторонних дом, и включенный утюг, и сковородку на плите.
