«Этот мир знает тысячи историй истинной любви. Но каждый раз, открывая для себя новую, мы ждем, как дети, очередного неповторимого чуда»
от автора
1861 год
Эта зима выдалась особенно снежной и холодной. Бураны, метели, дороги заметало за ночь. Дворы расчищали каждое утро. А морозы все не отступали, только ветер в деревьях завывал, нагоняя стужу. В такую погоду на печи бы теплой лежать с кошкой Дунькой, да отвар горячий пить. А еще сказки бы послушать, что бабушка сказывать любила, про барынь богатых и принцев заморских, про вьюжку озорную и богатырей несокрушимых.
Да никак. У нас в семье правило одно: не работал – сиди голодный и смотри, как другие кашу на масле с общего казана ложками черпают.
Тяжело кряхтя под весом зимнего тулупа, что был мне явно не по размеру, я вышла из лесу, миновав укутанный в сугробы ельник. Надо мной шмыгнула белка, встряхнув с широких игольчатых лап раскидистой ели снег. Это было бы даже смешно, если вся эта масса не просыпалась мне на голову.
Отряхнувшись и глянув наверх на рыжую проказницу, погрозила ей кулаком, а после не спеша спустилась с пригорка. Под узду я вела тихую чахлую лошадку, запряженную в дровни. Под ногами хрустел наст, позади за моей спиной противно скрипела несмазанная полозья повозки груженной доверху. А в небе набегали тяжелые черные тучи, закрывая ясное солнышко и грозясь обрушиться на землю очередным густым снегопадом.
Всматриваясь вдаль, только вздыхала: до деревни еще топать и топать. Из лесу за поляной раздавались тяжелые удары топоров – приемный батька с братьями старшими рубили молодые деревца на дрова, а я вязала ветки и складывала их в дровни, а после свозила это все в село. Сама! Так как считалась в семье уже девочкой взрослой, к работе способной. И дело мое было ответственным: хворост-то по зиме сложно сыскать, а так просохнут ветви, и вези на продажу.
Обернувшись, я ухватилась крепче за узду и пошагала вперед. Боязно мне было. Волков видывали этой зимой здесь и не раз. Голодно в лесу вот и к деревням лютые выходят. А иной раз и во дворы домов забираются, что на отшибе стоят. Курятники да голубятни разоряют. Умные твари и хитрые. А злющие-то какие! Страшно ночью из дому шагнуть. Собаки в будки жмутся.
А барин наш кормилец не торопится охотников присылать, ему-то хорошо, он этими тропами на санях своих ряженых не разъезжает. А мне топай и дрожи со страху. Иные семьи своих детей никогда бы одних по дороге этой не пустили, только вот мне не свезло. Померли мои батька с мамкой, а всех нас детей осиротевших раздали по родственникам. А меня к тетке сослали. Да только невзлюбила она меня. Не скрываясь, говорила, что я для нее рот лишний, и что сирота в невесты никому не нужна будет. Так и буду камнем висеть на шее ее.
Поежившись, я постоянно оглядывалась по сторонам. Сердечно заходилось в тревоге, а увидев у самой дороги свежие следы звериные, так и вовсе остановилась. Волчьи. Не собака-то. Уж я-то не маленькая уже, десять годков стукнуло, что я след волка от пса дворового не отличу. И совсем у меня поджилки затряслись. Лошадка наша старенькая повела носом и занервничала. Переступая с ноги на ногу, трясла головой, а потом так и вовсе сорвалась с места. Я за ней, да, куда мне в толстом мужицком тяжелом тулупе то снегу-то за ней угнаться.
Заругает тетка. Розгами отходит за то, что упустила кормилицу нашу. Без нее ходу в избу мне нет.
Я бежала по следу саней и видела там вдалеке, как маячила моя беглянка на дороге.
Что-то тяжелое сбило меня с ног. Аж дух вышибло. Покатившись кубарем, упала лицом в сугроб. И сразу холод такой пробрал. Вставать бы надобно да не успела. Что тяжелое опустилось на мою спину и над ухом послышалось тяжелое нечеловеческое дыхание. С хрипотцой.
