Если кто-то предлагает исполнить твою сокровенную мечту – не соглашайся. Это может стоить куда дороже, чем ты готова отдать. Но есть желания, за которые не жалко и жизни. Моё как раз из таких.
– Так оформи его в детский дом, – голос матери отрывает меня от мыслей.
Кажется, я задумалась, уставившись на чашку, которую крутила в руках. Чай в ней давно остыл.
– Нет, мама. Мы это уже обсуждали.
– Я не предлагаю тебе отказываться от сына! Но посмотри на себя. На тебе лица уже нет. А там за ним уход будет, сиделки, нянечки. Ты хоть работу нормальную сможешь найти! Или так и будете сидеть на моей шее?
Да, все так, все правильно. Но я приняла решение и не собираюсь его менять, чего бы мне это ни стоило.
– Не хочу, не могу и не буду никуда его отдавать, – повторяю твердо и зло. – И давай закончим этот разговор, пока окончательно не разругались.
– Вот заладила! – мать бьет по столу кулаком. – Другие могут, а она – нет. Ишь какая сердобольная. Анька, да приди ты в себя! Пашка умер, все, его нет! А тебе от него только этот… доходяга достался.
– Этот доходяга – мой сын! – отрезаю ее же тоном. – И твой внук!
Да, моя мама может быть жестокой и хладнокровной, когда это надо. А еще умеет убеждать. Но сегодня она зря старается.
– Послушала бы врача, сделала аборт и не мучилась бы сейчас.
– Замолчи, мама!
Как же больно слышать такое от матери. Но я прячу боль глубоко внутри. Боль – это слабость, а я должна быть сильной, и не только ради себя.
Мама поджимает губы. В глазах – осуждение, но где-то за ним спряталась жалость.
А вот жалеть меня тоже не надо. Хватит, у меня был целый год, чтобы обливаться слезами и сетовать на судьбу.
– Ну, как знаешь, – ворчит она и отводит взгляд. – На пособия долго не протянешь, а я больше помогать не могу. Николай больной, сестра твоя учится. У нас своих трат полно.
– Не нужно мне помогать. Сама справлюсь.
Она встает со стула, подходит и обнимает меня. Я позволяю себе секундную слабость: утыкаюсь лицом в мягкую мамину грудь.
– Не дури, Анька, – слышу ее увещевающий голос.
Она неловко гладит меня по голове. Неловко, потому что моей маме в принципе несвойственно проявление нежных чувств.
– Сделай, как я говорю, – продолжает она. – Сама посуди, ну кому ты нужна с больным ребенком? Кто тебя на работу возьмет? Как ты вообще жить собираешься? Ему ведь уход нужен, лечение! Ты и так целый год потеряла.
– Выкручусь как-нибудь, – шепчу, – я сильная, я справлюсь. Найду работу в интернете, буду статьи за деньги писать, но Темочку не отдам.
Она отстраняется.
– Так чего ж до сих пор не нашла? – в ее тоне бьется злая ирония.
– Плохо искала.
– Глупая, глупая Анька. Какое ж ты еще дитё у меня!
Нет, мама, я уже взрослая. Я повзрослела в тот день, когда врач на УЗИ обнаружила патологию плода. Это было на седьмом месяце беременности. Нам с мужем предложили искусственные роды…
Но я не смогла. И он не смог. Мы так ждали нашего первенца!
А через месяц Пашки не стало. Его убила проклятая аневризма. Внезапно, без всяких предпосылок. Просто р-раз – и веселого вихрастого Пашки не стало. От стресса у меня начались преждевременные роды. Темочка родился восьмимесячным, и я…
Я осталась одна с больным малышом на руках, который, возможно, никогда не будет ходить…
***
Мама уходит, унося с собой осуждение. Я беру телефон и планомерно обзваниваю областные редакции, предлагающие работу журналистам «в запасе». Но никто не желает взять меня даже внештатным сотрудником.
Мать права: кому я нужна без опыта, без рекомендаций, да еще с годовалым ребенком?
Чувствую себя загнанной в угол, разбитой. Ложусь рядом с сыном в кровать.
Его маленькая хрупкая жизнь – это все, что есть у меня. Все, что осталось от нескольких лет счастливого брака. Да еще фотография в черной рамке на столике и увядший букет…
