Начало февраля выдалось холодным и почти без солнца. Его, пусть
не греющего, но хотя бы ободряющего хотелось как никогда. Только
городу достались лишь колючий, обжигающий щёки ветер, да
полированные льдом дороги. Деревья кутались в роскошные снеговые
манто, а люди в привычные бесформенные пуховики.
Пряча нос в накрученном наспех шарфе, Оля Смирнова брела домой.
Все мысли занимала новость, которая грозила вот-вот стереть
последние частицы самообладания. Держалась на привычном упорстве и
силе воли. Казалось бы, должна привыкнуть к безжалостным пинкам
судьбы, но на деле — ни черта. Как любой нормальный человек, она
надеялась на лучшее для себя и, конечно, грезила о счастье.
Закрыв за собой дверь, она швырнула на тумбочку ключи,
расстегнула пару пуговиц пуховика, размотала шарф и привалилась
спиной к обитой дерматином поверхности. Запрокинув голову, прикрыла
глаза, позволяя теплым слезам очертить дорожки по вискам.
"Гребаное невезение с первых минут жизни..." — смахнула слезы,
возвращаясь в реальность.
Медленно сняв верхнюю одежду, разувшись, Оля прошла в комнату и
присела на диван. Осталось найти в себе силы говорить ровно и не
впасть в истерику.
— Куся, ты можешь ко мне приехать? — шмыгнула она носом и
прогундела в трубку, заправив за уши растрепавшиеся волосы.
— Конечно… — ответила Виктория Сальская. — Лель, ты че, ревешь,
что ли?
— Приезжай, а? — говорить по телефону не хотелось. Да и что она
могла сказать, когда слезы душили?
— Буду через полчаса. Прекращай рыдать. Умойся и чайник ставь, —
протараторила Вика и тут же добавила: — Хотя не ставь. Я привезу
что-нибудь покрепче. Жди. Мчу!
Пока ждала подругу, Смирнова силилась не провалиться в состояние
безысходности. Смотрела по сторонам, обводя взглядом родные стены и
вдыхая привычный запах. Старые часы на стене громко тикали в тишине
квартиры, отсчитывая секунды. На журнальном столике стояла рамка с
совместной фотографией Оли и бабушки. Потертый ковер на полу давно
потерял яркость. Сервант у стены напоминал, как давно хозяйка не
вытирала пыль. Бабушка бы не одобрила…
Сальская ворвалась ураганом, водрузив на тумбочку в прихожей
бутылку мартини. Внимательно посмотрела на зареванную хозяйку и
принялась раздеваться.
— Когда у тебя табуретка появится? В этой конуре хрен
развернешься, — скрытую черную молнию на ботфортах заело, и Вика
пыхтела как паровоз и материлась. — Что стряслось? Хотя стой! Давай
выпьем и ты всё расскажешь.
Так и сделали, но Олька нет-нет, да дергала соплями, предаваясь
жалости к себе.
— Все, теперь говори, — Вика сделала несколько глотков, сидя на
диване в гостиной с поджатыми под себя ногами.
— Мне надо родить, — всхлипнула Оля и залилась слезами.
Отчаянно. Горько.
— Э-э-э, стопэ! Ты че нюни распустила?! — Вика поставила стакан
на низкий столик и ткнула подругу локтем. — Я вообще не въехала про
ребенка. Ты беременная, что ль?
— Кусь! — возмутилась Смирнова. — Офигела? От кого? Ветром
надуло?
— Вот и я думаю… от кого? — не унималась подруга, снова
прикладываясь к светлой жидкости.
— Медосмотр у нас был. Вернее, я проходила. Для работы надо, ну
ты знаешь, — Вика кивнула в знак подтверждения. — Анализы мои не
понравились врачу. Направил меня дальше. Обошла всех. В общем…
по-женски у меня проблемы. Гинеколог сказала, что родить надо
срочно и, может, тогда операция не понадобится. В противном случае
после операции у меня детей не будет…
После последних слов Оля упала на грудь Сальской и зарыдала.
Бубнила что-то, будто сетовала о жизненной несправедливости, но кто
ж разберет в истерике.
— Может, к другому доктору сходить? Нормальному специалисту, —
предложила Вика. — Знаешь, врачи тоже ошибаются. Просто сказать:
«роди»… А что ты потом делать будешь? На пособие в пятьдесят рублей
ребенка кормить? Красавцы, ничего не скажешь!
