Вообще я не «истинный» поэт, потому, что так давно начал писать стихи, что так долго «истинные» поэты не живут. Я делал попытки перестать писать, но это только усиливало позывы. Я делал попытки стать «истинным поэтом», но КГБ, в 1977 году ограничилось тем, что завело на меня дело как на поэта. И всё. То ли у них патроны кончились, то ли я где-то не доработал, хоть и старался.
Но рифмомания не сифилис и не триппер – уколами не лечится. Это душевная перверзия – эксгибиционизм нутра. Просто жить не можешь, чтобы не показать всем – весь свой срам. И так обидно когда никому это не интересно!!!
Сначала, в самиздатовском варианте я издал сборники «Просто так» и «Пародии». Потом через «Союз писателей» издал сборники «К огонькам созвездий» и «Тик-Так». В этих сборниках я поместил то, что, как я тогда думал, могло кого-то заинтересовать. Но вот пришёл ко мне товарищ и спрашивает «А где этот стих…?». Потом написал мне другой знакомый, и третий. И те стихи, которые им были интересны, в уже изданные сборники не вошли.
И вот теперь я решил, что в этот сборник войдёт всё, что туда не вошло. Всё что найду. Тут и устаревшая публицистика, и неумелые рифмы и просто глупости. Интересно? Разбирайтесь в моём сраме. Но я вас предупредил.
Баба на кухне мужа ждала.
Ножик точила, тесто месила.
Где же у бабы та страшная сила
Что не бросала готовку она?
Мужа зарезала третьего дня.
Ну, а сегодня сомненья в постели.
– Может цветы не носил для меня,
Он из-за нашей сибирской метели?
Может и не был тогда у другой?
Вот бы пришёл. Я б его и простила.
И над столом изогнувшись дугой
Плакала, выла и тесто месила.
рецензия на стихотворение Ани Эмбер "Слепой Гулливер"
Твой дом
В коробке спичек.
Не ведаешь сама,
Ты упорхнешь, как птица,
И наступает тьма.
И не масштаб виною
Моих жестоких пут.
Ведь ты владеешь мною,
Мой милый лилипут.
Возьму тебя с опаской,
Чиркну о коробок,
И загорится красный
И жаркий огонек.
Мой дом наполнишь светом
И капелькой тепла.
А после станешь пеплом
как будто не была.
Как будто не светила.
А я так не хочу.
Возьму другую спичку,
И ней, зажгу свечу.
Я бросаюсь в ледяную воду,
Берег оттолкнув, лечу стрелой.
Только брызги голубые сходу
Также смело следуют за мной.
Пенится, волнуется стихия,
И вздыхает: – Вот мо-ло-ко-сос-с-с-с- …
Ну а я, как будто бы стихи я,
А не тело морю приподнёс.
Пенится, волнуется, толкает
Ледяная, пенная вода…
Я б хотел, чтоб ты была такая.
Даже чуть теплее, иногда.
Доказательств никаких конечно
Доказательств никаких конечно
Только там где сердце боль в комок
Ведь в движеньях ваших было нечто,
Что лишь через боль увидеть смог.
Только зонтик, вынутый из сумки,
Не раскрытый, словно парашют.
Не дерусь, не поднимаю шум я
И в куски посуду не крошу.
Только поцелую в щеку сына
И поправлю непокорный чуб.
– дело то сынок на пол алтына
Я доказывать не стану.
Не хочу.
Я наверное не все еще оплакал
Я, наверное, не все еще оплакал
И не все, наверно, отмолил.
Голову мою кладешь на плаху
Ты, которой некогда был мил.
Ты, чей частью был я или не был
Палачу лобзаньем оплати
За меня отправленного в небыль
Как на нитке кукла…
Что ж прости.
В слове не ирония, поверь мне
Голова на плахе не шучу
Я преступник раз поверил в верность
В постоянность и священность чувств
Я виновен в собственном бессилье.
Я виновен в том, что нелюбим
Я виновен в том, что очень сильно
До невероятного любил.
– Я виновен – говорю пред Богом
И готов на приговор любой.
Ты добра, не осудила строго
Под топор, всего-то лишь,
Любовь.
На ритмы Рождественского – Гуськова-1
Хоть бы утром ветерку
дунуть
От жары зеленый клён
Высох
А щеночек мой такой
умный
Все гоняет по двору
кисок
И не скажешь, что уже
взрослый
Я завидую ему
Даром
