– Барин! Барин!
Звук голоса прорезался сквозь пелену густого тумана сна. Сна крепкого, сна сладкого.
– Барин! – повторили вновь.
Тяжелые веки слегка приоткрылись. Сквозь узкие щели прореза глаз мой взгляд наткнулся на Емельяна.
– Барин, Христом Богом молю, вставайте! Ваш батюшка приказал выпороть меня, если вы тут же к нему не явитесь. Дескать, у него для вас некое поручение.
Разум наконец пробудился, и я полностью открыл глаза. Обвел взглядом горницу и понял, что терем не мой. И что вообще это не терем, а крестьянская изба.
– Емелька, где это я? – произнес я и услышал свой севший голос и даже сразу не узнал его.
– Так как же, барин? – поднял брови Емельян. – Вы вчера, на первый день Масленичной недели, объявили, кто из крестьянских баб накормит вас самыми вкусными блинами, у той в горнице вы их и отведывать будете. А вон и победительница, – Емельян кивнул в сторону постели у меня за спиной.
Я медленно обернулся и увидел мирно спящую девицу и смутно припомнил, что ее блины мне понравились больше всего. Криво улыбнулся, припомнив, что еще мне понравилось после блинов, но тут же отогнал эти мысли, поскольку Емельян уже стаскивал меня с постели.
– Барин, поторопитесь, или вы смерти моей хотите. Ваш батюшка меня выпорет. Вон уже сколько грозится.
Продолжая так ворчать, Емельян тем не менее исправно исполнял свое дело. Дал умыться, протянул мне рушник, напоил рассолом, чтоб в голове окончательно прояснилось. Когда Емельян застегивал на мне кафтан, я был почти бодр, почти трезв и почти свеж. Накинув на плечи тулуп, последний раз глянул на постель, но вчерашняя победительница продолжала крепко спать или делала вид. Да, слава моя была для девиц совсем безрадостной. Все они знали, что я с большим удовольствием… э-э-э… готов позволять потчевать меня блинами, но… На следующее утро мне нужны будут уже свежие блины и желательно подаваемые в новой горнице. Так что я улыбнулся на прощание спине девицы, имени ее так вспомнить и не смог, как ни силился, и, пройдя через сенцы, вышел на крыльцо.
– Сильно батюшка гневается? – спросил я у Емельяна, усаживаясь в сани.
– Гневается? – удивился тот. – Да он лютует. Сказал, не сносить мне головы, если тут же не разыщу вас и не представлю перед его светлы очи.
– Ты же сказал, что он грозился тебя выпороть, – заметил я, когда Емельян хлестнул коней, и те сорвали сани с места.
– Да чего он мне только не пообещал, – крикнул слуга через плечо.
– А что стряслось? Зачем я ему так срочно понадобился, не знаешь?
– Да как же, не знаю, – засмеялся Емельян. – Все подворье знает.
– И что же?
– Так как же, барин? Невеста ваша с батюшкой прибыли вчера. А вы их не встретили. Вместо этого блины выбирать отправились.
– Кто? – я взревел раненым зверем. – Невеста? Какая еще невеста?
– Как, какая невеста, барин? Так ведь ваша.
– Ты часом не белены объелся, Емельян? – повысил я голос на старого друга, что делал крайне редко.
– Так ведь давно оговорено было, что вы женитесь на дочери Пересветовых.
– Когда это было? Она же еще совсем девчонка.
– Выросла девчонка, – ответил Емельян. – Восемнадцать годков уже ягодке.
– Ягодке, говоришь? – навострил уши я.
– Да. Говорят, она невероятно хороша собой.
– Как хоть зовут ягодку? – улыбнулся я, предвкушая веселье.
– Варвара, – улыбнулся Емельян.
– Варвара, – повторил я, пробуя это имя на вкус.
Что ж, отец, хочешь, значит, чтобы я женился. Хорошо! Но только уговора, что я буду люб невесте, не было. А Пересветов вряд ли отдаст свое любимое, нежное чадушко за такого нерадивого жениха, как я. И мне ничего не остается, как только помочь бедной Варварушке слезно умолять батюшку расторгнуть договоренность о свадьбе. А ради такого я уж постараюсь.
