ПРОЛОГ
Закат над Цзиньчэном1 рассыпал по небесам золотисто-алую пыль, окрашивая высокие шпили храмов и зеркальные стены небоскрёбов в оттенки пламени и крови. Вечерний бриз, скрытно блуждавший по тесным переулкам и широким проспектам, нёс в себе запахи жасмина, свежезаваренного чая и остывающих после трудового дня механических двигателей. В воздухе слышалась отдалённая мелодия старинного гуциня2, странно завораживающая на фоне неонового шёпота высокотехнологичных вывесок.
Таков был Лунхуа3 – мир, где сочетались древность и современность, подобно вещему символу Инь и Ян, плавно переходя друг в друга сквозь времена и события. Здесь энергетические потоки ци4, трепетно сбережённые древними мастерами, струились вдоль ультрасовременных магистралей, замысловато вливаясь в цифровые потоки информации. Города, вздымавшиеся к небу гигантскими стеклянными башнями, гордо соседствовали с мудрыми храмами и древними пагодами, где монахи в шафрановых одеяниях всё ещё хранили тайны мироздания.
Но в этом сияющем величии, за гранью быстрого мигания светодиодных вывесок и взволнованного гула автомобилей на левитирующих платформах, разрасталась тревожная тень. В последние недели в Цзиньчэне события разворачивались тревожно и таинственно. Люди исчезали без следа, словно растворяясь в тонких покровах ночи – торговцы и студенты, странствующие монахи и почтенные учёные… И даже лучшие детективы оказывались бессильными понять их судьбу.
Если бы дело было только в исчезновениях, жители могли бы объяснить их обычными бедствиями мегаполиса. Однако ночной воздух начал наполняться необъяснимой угрозой, страхом, что давно таился в древних легендах, и вдруг воплотился наяву – бесформенной тьмой, из которой проступали очертания хищных диких глаз и острых когтей.
Старики в чайных домах теперь вновь шёпотом рассказывали полузабытые сказания о тёмных демонах юаньмо5, что, выбравшись из своего заточения, терпеливо ждут часа, когда мир будет готов рухнуть в бездну хаоса.
Но были и другие истории – ещё более древние, ещё более таинственные. Истории, сохранившиеся среди лучших школ боевых искусств, символических амулетов и забытых рукописей. Говорилось в них и о героях, избранных небесами, о высших небожителях и драконах, о юношах и девушках, скованные самой своей судьбой и преодолевающих преграды невозможного, прокладывая сквозь мрак магии и противоречий свой собственный Небесный Путь. То были истории о великой любви, что загорается вопреки всем обстоятельствам, наполняя сердца огнём, способным победить даже тьму.
Эти предания казались лишь призрачным отблеском свечи на фоне наступающей ночи. Но тени уже собирались – в скрытых уголках мегаполиса, в лабиринтах подземелья Цзиньчэн, у небольшого алтаря древнего храма, пустующего уже сотни лет.
В эту ночь, молча и угрюмо, пытливо смотрел в глубь тёмных улиц старый мастер, взирая из окна своей маленькой, освещённой мерцанием свечей комнаты. Морщинистая ладонь, словно изваянная временем и боем, крепко сжимала старинный медный амулет – дракона, покрытого тончайшей позолотой.
– Настало время, – прошептал он себе в бороду, и глаза мастера вспыхнули неведомым светом, смешением тревоги и надежды, мудрости и печали. – Тьма обрела форму. Пламя завершает круг. Пусть Небесный Путь вновь укажет герою предначертанную дорогу.
А вдали, на горизонте, в горах за пределами Цзиньчэна, будто услышав старца, сверкнула молния, на мгновение озарив очертания небесного дракона, чей призрачный силуэт уже таял в насыщенных тьмой облаках… И мастер ощутил, как сердце забилось сильнее, словно почувствовав приближение героя, ещё не ведающего собственной важности.
Судьба уже вступила в игру, и ничто не вернётся назад.
