1
Не по покровительству и хлопотам кого-либо, а только собственными стараниями университет был взят. И радовало даже не то, что Императорский Московский университет стал его обителью и пристанищем неокрепших мыслей, а то, что родители – папенька Григорий Никифорович и маменька Марья Ивановна – гордиться станут своим сыном. Сделал что мог и – перед ними оправдался…
Хотя друг отца Лажечников и молвил о нём словечко профессорам, но просьба его так и осталась недействительной, ибо держал он экзамен перед другими экзаменаторами. Генерал Дурасов тоже ничем особенным не помог, кроме того, что собственноручною распискою поручился в том, что ходить его попечитель будет строго в форменной одежде и своим поведением не нанесёт никакого беспокойства начальству. Ведь по уставу каждый будущий студент должен найти себе поручителя, будь то отец, родственник какой или всякий чиновный человек.
Как бы то ни было, табель юный Виссарион получил, а вместе с ним символичную шпагу и треугольную шляпу. А через пару дней он уже подал просьбу, как то полагалось, в совет Императорского Университета и был принят на казённый кошт.
Теперь необходимо было сшить студенческий вицмундир с форменными панталонами, чёрным жилетом и приличным галстуком. Да ещё прикупить тулуп на зиму, картуз да одеяло с тюфяком. Казённый кошт ещё прожить надо было, а в партикулярной одежде на лекции ходить было совершенно невозможно.
Виссарион впервые за восемнадцать лет так основательно оторвался от родительского дома. И не то чтобы оробел как-то или сник перед обстоятельствами, но сильно призадумался. Тут на один только вицмундир пойдёт одного сукна по пять рублей за аршин, хотя на шинель можно и серого сукна, а то на рубль дешевле. Сверх того надобно прикупить не менее полуаршина малинового сукна на воротник и отвороты да ещё на околыш картуза и выпушку панталонов. Самому здесь никак не управиться да и родителям как-то в тягость быть не хотелось.
Почесав затылок, Виссарион достал перо и чернильницу, разложил на столе лист почтовой бумаги и вывел каллиграфическим почерком: «Дорогие папенька Григорий Никифорович и маменька Марья Ивановна! С живейшей радостью и нетерпением спешу уведомить вас, что я принят в число студентов…» – далее он обсказал в общих чертах о своём казённом коште и о предстоящих денежных затратах, обещав в заключение письма, что не токмо больше от родителей своих требовать ничего не станет, но и помогать будет братьям своим меньшим.
Не решился быть обузой он также родственнице по матушкиной линии – Ольге Матвеевне, а снял комнату в доме Колесникова, у портного Козакова, что в двух шагах от университета. С новыми товарищами по университету Максимовым и Слепцовым – братом того самого Слепцова, который был у его родителей на хлебах, они и зажили вместе. Двадцать ассигнаций за комнату – совсем и недорого, если в день выходит на троих не более рубля.
… Вспомнилось, как расставался с родными. С какой-то отречённостью – в совершенной холодности и спокойствии. Казалось, что едет он не далее соседнего имения Владыкина. Всю дорогу разговаривал и шутил с кучером и сопровождавшим его Иваном Николаевичем, служившим у родителей верой и правдой. Во Владыкине их встретил Николай Михайлович – отец Ивана Николаевича. Уже изрядно нагружённый дарами щедрого Бахуса, узнавши, что юный отпрыск Белинских едет в Москву с его сыном, ужасно рассвирепел. Он то кричал и говорил в глаза непристойные речи, кои не выдерживало никакое печатное перо, то вдруг слезился глазами и срывался на красноречие. Скоро пыл его утих, и, махнув рукой на вся и всех, он удалился в покои.
