Ненасытное море
Татьяна Андреевна Бердникова
Для оформления обложки использовано изображение из личного архива автора.
«Не хочу больше убивать. Не хо-чу».
Он посмотрел на свою правую руку. Чужая кровь стекала по пальцам. Тяжелые капли падали на холодный асфальт.
Тело остывало; от изувеченного горла поднимался пар.
Он с брезгливой неприязнью отодвинул руку, не желая запачкать длинное черное пальто, и окинул долгим взглядом жертву.
Кто это был? Какой-то бездомный бродяга из числа тех, что во множестве мотаются по улицам большого города. Трижды никому не нужная жизнь.
Зачем он его убил?.. Этого он не знал.
Не говоря ни слова, он созерцал разорванное горло жертвы. Казалось, она пострадала от атаки дикого зверя, а на деле всего лишь от пальцев его руки. Смотрел на пар, поднимающийся над телом – это душа, должно быть, покидала его, – и не знал, не мог понять причин, приведших бедолагу к смерти. К такой страшной, мучительной смерти.
Трижды никому не нужная жизнь, и трижды никому не нужная смерть.
Нет, он не испытывал сожаления – это убийство не было первым в его жизни, и жертв своих он давно отучился жалеть, воспринимая их смерть как нечто само собой разумеющееся.
Он испытывал удивление.
Почему он снова убил, зачем? Он ведь хотел завязать с прошлым, оставить его позади и жить спокойной жизнью. Он не хотел убивать… Что же толкнуло его на это?
Он не знал. Не знал, почему убил, не знал, чем вдруг так разозлил его глупый бродяга, ухвативший за рукав дорогого пальто и попросивший пару центов. Он говорил «на хлеб», но тут и ежу понятно, что пошли бы эти деньги скорее на бутылку.
Теперь они ему не нужны.
Воспоминание отозвалось вспышкой жгучей ярости в груди, и он скривился. Такого болезненного бешенства он не испытывал уже с очень давних, давних пор, но еще помнил, как подавлять его. Откуда в нем эта злость?
Человек нахмурился и, подняв окровавленную руку, в раздумье сжал и разжал кулак.
Клеймо убийцы – кровь на его руках. Наверное, ему никогда от этого не отмыться, а ведь он всем сердцем хотел вести спокойную жизнь. Должно быть, его судьба осталась прежней – он сам говорил, что рожден нести смерть. Ощутив странную горечь в груди при этой мысли, мужчина приподнял уголок губ. Надо же. Каким он стал чувствительным. Спокойная жизнь расхолаживает, в этом нет сомнений.
Но откуда у него взялись силы, чтобы совершить такое? Просто так, одной рукой вырвать кусок плоти – вон он, валяется недалеко от жертвы, – на это нужна недюжинная сила, где он ее взял?
Да, в его жизни такой прецедент уже был – давно, больше года назад, во время побега из тюрьмы, когда он вырвал кадык одному из охранников, преграждавших ему путь1*, но тогда ситуация была другой. Тогда он знал, откуда у него силы, знал, кто дает ему эти силы… И кто толкает его на убийство, кто направляет его руку, кто будит в нем обжигающую, ядовитую ярость.
Но ведь сейчас его нет. Он на том свете, заперт в кольце с мордой гиены, надетом на палец призрака, ему не вернуться.
Если бы он был жив, если бы по-прежнему гнездился в его душе – тогда да, происшедшее можно было бы понять и даже объяснить. Он бы вновь, как и прежде, подстрекал выбранного человека к убийству, подпитывая свои силы пролитой кровью, и давал ему силы обрывать чужие жизни, щедро делясь с ним яростью.
Пар, поднимающийся над остывающим телом, начал менять форму, и убийца нахмурился.
Смутный, невнятный, едва различимый… и все-таки узнаваемый силуэт. Или это только его фантазия?
Вот острые зубы, открывшиеся, будто желающие вновь сомкнуться на его горле; вот извивающееся тело, когтистая лапа, словно цепляющаяся за край реальности. Вот единственный глаз…
Мужчина моргнул и мираж растаял. Настроение стало совсем скверным.
