— А потом он сказал, что моя рубашка будет гораздо
лучше смотреть на полу, а не на мне, и буквально сорвал её с меня!
— раздалось приглушённое хихиканье, и второй голос ответил:
— Надеюсь, мне тоже когда-нибудь повезёт надеть не ту рубашку на работу.
Глубоко вздохнув, я вошла в кухню, старательно игнорируя брошенные в мою
сторону взгляды. Жалость. Вот что я вижу последние годы в «Медкорт» —
одном из ведущих фармацевтических холдингов страны, который возглавляю. А ещё
слышу постоянные разговоры о связях моего мужа. Да, он спит со всем, что
движется, кроме меня.
Коротко поздоровавшись, девушки поспешили из кухни, продолжив разговор, едва
вышли в коридор. Пусть. Пусть обсуждают, мне не привыкать. Это даже перестало
трогать. По крайней мере, внешне. Я поймала своё отражение в стекле дверцы
шкафа напротив, и беззвучно вздохнула, машинально поправив несуществующую прядь
волос, выбившуюся из идеально уложенной причёски.
Ледяная сука. Так «ласково» называл меня Рома, когда снисходил до разговоров.
Что ж, хоть в чём-то я преуспела. Прятать эмоции под непроницаемым панцирем
безразличия и спокойствия. Присмотрелась внимательнее, пытаясь найти хоть один
изъян в безупречном дневном макияже. Нет, всё было превосходно. Светло-зелёные
глаза слегка подведены, ресницы, густые и длинные, прокрашены превосходно.
Светлые волосы лежат волосок к волоску. Одёрнув пиджак, я удовлетворённо
кивнула себе и потянулась к кофеварке. Секретарь, умчавшаяся за документами на
нижние этажи, лишила меня возможности пить кофе в своём кабинете и не слышать
сплетен о муже.
В сегодняшнем дне не было ничего необычно, как, впрочем, и в сотне остальных,
похожих один на другой. Мой кабинет, просторный, отделанный в стиле хай-тек с
обилием хромированных и стеклянных поверхностей всегда был полон света —
витражное окно во всю стену позволяло наблюдать за жизнью города, не вставая
из-за стола. И в нём я почти всегда чувствовала себя невероятно одинокой…
Вернувшись к себе, я села в кресло и задумчиво постучала ногтями по столу.
Сегодня должны были принести отчёты из лаборатории. Лазурин, наблюдавший за
разработкой новой вакцины, обещал потрясающий прорыв. Работа захватывала,
заставляла погружаться с головой, выгоняя все лишнее мысли. Которые
возвращались, стоило вернуться домой. В нашу квартиру.
Подарок на свадьбу. В ушах до сих пор звучал голос деда:
«Счастливое семейное гнёздышко». Да, в тот день мне тоже так казалось. Невольно
покосившись на фото в рамке, я провела по нему пальцем.
Наверное, это единственная фотография, где мы искренне улыбаемся, стоя рядом. Рома
обнимал меня одной рукой, а в другой держал бокал с шампанским. Его глаза,
обычно походившие на ледяное озеро, кристально чистое и обжигающе холодное,
искрились весельем. Густая каштановая чёлка падала на лоб, и, помню, я убирала
её весь вечер, лаская кончиками пальцев острые скулы, игриво задевая уголок
чувственно изогнутых губ. Тогда мы целовались. Много, часто, под всеобщие крики
одобрения. И я казалась себе самой счастливой женщиной на свете.
А потом пришла правда. Горькая и чудовищная. Когда двери номера люкс в
«Хилтоне» закрылись и мы, наконец, остались одни. Куда делась нежность, с
которой он смотрел на меня все эти месяцы до свадьбы? Рванув бабочку, на
которой сам так настаивал, обсуждая с моей мамой выбор наряда, он раздражённо
скинул мои руки, пытавшиеся его обнять, и процедил:
— Неужели этот фарс подошёл к концу?
Помню, я ещё попыталась пошутить, что на свадьбе тяжелее всего приходится
жениху и невесте, когда наткнулась на холодный насмешливый взгляд.
— Думаешь, я говорю это от усталости? — Рома прошёл к бару и плеснул
себе джина. Затем бросил два кубика льда и задумчиво помешал их. Поднял на меня
глаза, родные, любимые глаза, в которых я тонула день за днём, мечтая об этой
ночи. — Ты так ничего и не поняла, верно? Что ж, так и было задумано.
Иначе нам не удалось бы сыграть так правдоподобно.
