Глава 1 Ненавижу морскую романтику (город) Мечты и реальность – я вступаю во взрослую жизнь.
Ненавижу морскую романтику (город)
Мечты и реальность – я вступаю во взрослую жизнь.
Только недавно я перестал вздрагивать и с подозрением коситься на людей, вдохновенно восхваляющих романтику морских путешествий и мечтающих хотя бы раз побыть настоящим моряком. Дело совсем не в том, что я страдаю морской болезнью или боюсь воды. Просто несколько лет назад я попал в одну очень неприятную, если не сказать жуткую, историю, и с тех пор любое упоминание о бравых капитанах дальнего плавания или даже матросах будит во мне воспоминания, от которых я долго старался избавиться.
***
Это случилось довольно давно, в 188…-м году. Тогда это было громкое дело, о нем даже писали столичные газеты, но теперь, после стольких лет, никто уже и не вспомнит (кроме меня, конечно), о событиях в одном поволжском городе, в которые ненароком оказался замешан и я.
Я был еще совсем молодой и глупый, только-только закончил московский Константиновский межевой институт, и меня приняли на службу в Симбирскую межевую канцелярию землемером. После наших студенческих кружков голова у меня была набита мыслями о работе на благо народа, возможностях “сеять разумное, доброе, вечное” и тому подобными идеями. Я даже нарочно отпустил длинные волосы, что для будущего государственного служащего тогда считалось признаком вольнодумства и либеральности. Я представлял себе, как завожу на новом месте разделяющих мои чувства друзей, мы вечерами собираемся и увлеченно обсуждаем положение в стране, новые статьи в газетах, научные открытия, а потом, вдохновленные, работаем до седьмого пота на благо крестьян, помогая им справедливо устанавливать границы наделов.
В общем, как уже было сказано, я был классическим разночинцем своего времени. Из-за излишнего запала и категоричности в суждениях о недостатках мира, меня даже иронически прозвали “нигилистом”, хотя к настоящим нигилистам я никогда не был вхож – для этого я недостаточно презирал человечество.
Правда, когда я устроился в Симбирске, все мои мечты оказались весьма далекими от действительности. Впрочем, жаловаться мне было не на что. Начальник у меня оказался пожилым добродушным господином, весьма иронически относившимся к моим настроениям, и списывавшим их на молодость. “Э-хе-хе, были когда-то и мы рысаками”, – усмехался он обычно в ответ на мою очередную тираду и отмахивался. Он даже не обращал внимания на мою “неприличную” прическу и защищал меня от других наших сослуживцев, более консервативных и нетерпимых, которые, кстати, тоже почему-то вначале называли меня нигилистом.
“Пусть мальчик перебесится, его дело молодое, да к тому же и работник он, каких поискать”, – говорил он им умиротворяюще. Поскольку это было правдой, работал я старательно и добровольно вызывался ездить для межевания земли в самые глухие деревни, куда больше никому не хотелось тащиться, меня постепенно признали. В общем, обычная провинциальная служба, со всеми своими достоинствами и недостатками.
Постепенно я обзавелся и знакомыми, но поскольку в нашей конторе практически не было молодежи, основной круг моих друзей составляли те, с кем меня сводил мой начальник и покровитель Василий Иванович Морозов. В основном, это были такие же чиновники или местные интеллигенты – врачи, учителя, – как правило, очень милые и любезные люди, но уже обремененные семействами и оставившие свои юношеские мечты в удел таким беззаботным холостым юношам, каким был я. Ко мне они и их жены относились очень хорошо, проявляя поистине отеческую заботливость о моем времяпровождении и бытовых удобствах, но все время старались меня сосватать, поскольку по местным масштабам я считался очень приличной партией, тем более, что и в нигилизме меня с течением времени перестали подозревать.
