Интерьер поражал обилием света и пространства.
«Филипп прав, – размышляла Светлана, с любопытством разглядывая холл частной женской клиники, – после ремонта как будто места прибавилось. И мебель чудесная».
Она остановилась возле двери с табличкой «Врач Троянов Ф. Д.» и, постучав, заглянула в кабинет.
– Филипп Данилович занят! Подождите, вас пригласят! – сообщила сидевшая за столом медсестра, сухопарая дама с глубокими носогубными складками на бесстрастном лице.
«Вредная, но в своем деле незаменима», – вспомнила Светлана характеристику этой особы, данную некогда Филиппом. Он даже побаивался своей помощницы, фанатично преданной профессии. Ничто не могло переубедить ее во мнении, что не существует на земле более важной стези для женщины, чем акушерство.
Светлана слегка пожала плечами, прикрыла дверь, оглянулась – в углу стоял кожаный диван, на котором сидели две молоденькие девушки, – и направилась в ту сторону. Устроившись с комфортом на мягком сиденье, как можно дальше от юных пациенток, оживленно беседующих между собой, она взяла со стеклянного столика журнал и, машинально перелистывая его, улыбнулась своим мыслям: «Хм! Представляю лицо Филиппа… Скажу, что не удержалась, пришла полюбоваться на «хоромы». И вообще… Почему бы не прогуляться после работы, побродить по улицам, поговорить… В последнее время мы мало общаемся, все как-то наспех, по привычке…»
Взрыв девичьего смеха на другом конце дивана расколол чопорную тишину клиники. Светлана вздрогнула, покосилась на девиц, но те, увлеченные разговором, не обращали на нее никакого внимания.
Чернявая, с пикантной родинкой на верхней губе, с виду девочка-старшеклассница, сквозь смех говорила своей подруге, русоголовой толстушке:
– Прикинь, Даринка, я даже папика совсем забросила. Бедняжка скулит по телефону: когда мы встретимся, когда у меня сессия закончится? Это я ему втираю, что у нас сессия началась, к экзаменам днем и ночью готовлюсь. Ха-ха-ха!
– И он верит в эти сказки? Смотри, с огнем играешь. Если узнает, тебе не позавидуешь…
– А! Мне по барабану! – скривилась чернявая, перекинув длинную точеную ножку на другую. – Надоел, старый козел! Не поверишь, мне и деньги его уже не нужны. Я, кажется, влюбилась.
– Да ты чо! Серьезно?
Черноволосая заерзала, придвигаясь поближе к подруге, и горячо зашептала. Но акустика в помещении была такова, что до Светланы долетало каждое слово.
– Ой, ты бы знала, Даринка, какие у Филечки руки! Я, прям, чуть не кончила у него в кресле! Помнишь, я про первое посещение тебе рассказывала? Ну, когда на аборт пришла…
– Ага!
– О-ой! Это что-то офигительное! Вначале естественно тряслась от страха… просто жуть. Эти ихние железяки… наверное, инквизиция придумала. Но с Филом – полный отпад! Он, такой, заходит в смотровую и тихо, даже ласково говорит: «Ну что вы так зажались, девушка? Давайте расслабимся. Не бойтесь, я вам не причиню вреда». И все в таком духе. Говорит, а сам делает, быстро, ловко, и нисколечко не больно, а даже наоборот.
– Как это, «наоборот»?
– Ну, понимаешь, мне по кайфу были его манипуляции. А голос у него такой…
– Какой?
– Такой, знаешь, усыпляющий…
– Гипнотический?
– Ага! А потом я еще несколько раз была… Короче, все закончилось, сама знаешь, чем.
– А где?
– Прямо там.
– Ну вы даете! А сестра, этот одуванчик из гербария, куда подевалась?
– Он ее в другой конец больницы послал, за каким-то инструментом.
Из кабинета вышла пациентка, коренастая шатенка на высоченных каблуках, за ней показалось сухое лицо «одуванчика из гербария».
– Госпожа Горохова! – скрипучим голосом объявил «одуванчик». – Прошу вас в кабинет!
Под холодным взглядом сестры чернявая суетливо вскочила, уронив при этом сумочку, неловко подхватила ее и шмыгнула в открытую дверь.
