Ровно в десять часов вечера Сона собралась на работу.
Уложила в холщовую сумку учебники, между ними, тайком от мамы, сунула детективный роман, сверху впихнула халат и удобные тапочки.
– Бутерброды не забудь! И термос! – крикнула с кухни мама.
Сона покорно пришла на кухню и забрала объёмный сверток. Она думала перекусить в кафе, но маму огорчать не хотелось.
– Вернёшься с работы, положи халат в стирку, – мама подошла и чмокнула в лоб. – Последнее время ты странно пахнешь, как-то, не знаю, печально, что ли.
– Я опаздываю, – буркнула Сона. – Позвонили, сказали, там новенький.
Это был запрещённый приём, но новенький вправду поступил в заведение. И ему было плохо и страшно.
– Бедные детки, – вздохнула мама и погладила Сону по голове. Пальцы её запнулись о колтуны в причёске, и «детки» сразу же были забыты, а Сона усажена на табуретку и подвергнута пытке расчёской. Воронье гнездо, как дразнилась мама, было разрушено до основания, а непослушные волосы скручены в две тугие косички.
Оставалось терпеть и молчать.
– Соната Ландер! – укорила мама. – Девочки из приличной семьи не должны быть похожи на пугало! Что сказал бы на это твой дедушка?
Соне и самой интересно было, но дедушка с ней не разговаривал. На всех фотокарточках дирижёр Алек Ландер походил на торнадо: тонкий, чёрный, весь перекрученный, не поймёшь, где фрак, где руки-ноги, где палочка дирижёрская. А на голове – огромная туча, тёмно-серая, с клоками, летящими в стороны.
Но маму это не трогало, и гениальный дед ставился в пример по любому поводу.
– Мне бы с ним встретиться, – фыркнула Сона, будто сердитая кошка, – я бы ему колтуны расчесала! За то, что такое имечко выдумал!
Но на самом деле встречаться с дедом было боязно до озноба.
Она подхватила сумку и поспешила за дверь, спасаясь бегством от новых нотаций.
Велосипед ждал у крыльца. Сона вывела аппарат за калитку, лихо вскочила в седло и понеслась по улице.
Начало мая выдалось жаркое, и всё время казалось, что будет гроза. Такая погода, когда в ясный день невольно берёшь с собой зонтик. А вдруг?
Ночью свежело, и лишняя влага выпадала блестящей росой. В свете фонарей еловые ветки оборачивались рождественской мишурой, и Соне рисовалась зима, снежная и весёлая. С ней всегда было так: ждала летом зимы, а в декабре мечтала о лете.
Ехать ночью одно удовольствие: по укутанным туманом тропинкам, по мосточку над говорливой рекой, мимо закрытой церкви при кладбище – к ярким огням и гирляндам парка рядом с ратушей Альхенгофа.
Сона взглянула на телектрофон: половина одиннадцатого, ужас-ужас!
От дачного посёлка «Скрипичный ключ» до центральной улицы Альхенгофа полчаса отчаянной работы педалями. Стоило поднажать, чтобы приехать к сроку. И вместо неторопливой прогулки получилась гонка с препятствиями.
Сона упрела и выдохлась, а упрямые волосы торчали спиралями, вырвавшись на волю из хилых косиц. Раскрасневшаяся и растрёпанная, Соната Энтони Ландер, девочка из приличной семьи, добралась до главной больницы и позвонила в неприметную дверь с кратким названием «Морг».
Долго не открывали. Так долго, что Сона забеспокоилась. Потом кто-то посмотрел в глазок и стал разглядывать девочку. Решив, что Сона на вид безопасна, дверь отворили с противным скрежетом.
– Чего тебе? – спросил сторож. – Лучшего места для игр не нашла?
– Новенький! – догадалась Сона. – А дядя Семён куда делся?
– Заболел Семён, – озадачился сторож. – Подменяю его. А ты кто такая?
– Ночная няня! – часы на ратуше бодро сыграли имперский марш, и стрелка сдвинулась с цифры «одиннадцать». – По срочному вызову. Так я пройду?
От сторожа пахло вином и капустой, он занимал весь проход и отчётливо скрипел извилинами. Понять, зачем девочке двенадцати лет ночью приспичило в морг, было выше его способностей!
