«Я долларовый миллионер… я ничто. А мне всего пятьдесят пять… Как там надо?.. "Посадить дерево, построить дом, вырастить сына…" Сын! – здесь мне точно незачет. И ладно бы это был обалдуй, гоняющий на спорткаре по ночным улицам столиц от аварии до аварии, – ладно, я бы понял – все мы были молодыми обалдуями, но… Но у моего "каминг-маминг-аут"! – довоспитывала его его маманя-стерва. Э-ге-гей он!»
– Николай Маркович, вы хорошо слышите меня? Вы понимаете мои слова? Мультиформная глиобластома в последней стадии.
Это сказал Феликс Фишер – белозубый, как вампир, плотно упакованный в черный костюм-тройку, точно в гроб, переводчик лет тридцати с небольшим.
«Не русоволосый, а сивый. Некрасивый. Зубастый педант. А скорее всего, прикидывается педантом, чтобы стать своим для местных. Знаем мы таких – пригрелся эмигрантик-репатриантик… Теперь сосет бабло, ласковый телок, и из наших, и из ваших…»
– Ви поньимайете, х'эрр Х'хёловкоф?
Это уже произнес доктор, исковеркав его фамилию и снова обозвав его хером.
Николай Маркович, будто очнувшись ото сна, осоловело обвел замутненными темно-карими глазами светлый, чистый кабинет: молочный полоток, плитка пола из розоватого псевдомрамора, кремовые стены, разновидность дрянной пальмы в углу…«Разве это пальма? – она ни солнца не видела, ни моря не знала, одну химию». Зеленовато-стеклянные полки и столики заполнены чепухой, как и стеллаж: несколько книг-журналов для вида, зато то тут, то там маячат азиатские вазочки и миски из дерева. «Тоже дрянные – им место в расслабляющем спа, среди восхитительно величавых лотосов, грациозных восточных красавиц и счастья. Насмешка».
– Вы понимаете диагноз? – повторил «вампир». – Осознаете? Мультиформная глиобластома. Злокачественная опухоль. Не-о-пе-ра-бельная, – неспешно размыкались и смыкались белые челюсти с островатыми клыками.
– Юу вас фф х'хёлове, х'эрр Х'хёловкоф, опухёль. Рак мозкга.
«Я тебе, немец, не хер, я – Николай Маркович Головко, просил же называть меня по имени и отчеству! Рот твой, что ли, природой неустроен выговаривать певуче? И да, я, ясен ферштейн, всё ясно осознаю! Вот панорамное окно с видом на умиротворяюще- мертвые, белые горы – это ледник – Австрия. У окна два кресла, обитых кожей цвета горького шоколада, в креслах, подавшись вперед, ко мне, напрягаются переводчик-вампир и немец-врач австрийский – он периодически что-то лопочет на своем "шлимме-майне-гут-яволь". Врач под стать переводчику клиники – жутко неприятный: беловласый, однако кожа розовая и упругая, как у младенца. Поди, стволовые клетки тоннами цедит. У него лишь морщинки-лучики у глаз. Много смеется. Вот скажет очередному пациенту, что у того рак "мозкга", и поржет через миг за ланчем…»
– Николай Маркович, вы сейчас в состоянии шока. Мы вам, – будничным голосом вещал переводчик, – от всей души и сердца сочувствуем…
«Сочувствуют они! Расселись здесь кровососы в шоколаде! Хотя, какой там шоколад! – их кресла цвета, ха-ха, стула, да притом стула хронического язвенника! Я, Николай Маркович Головко, – хронический язвенник! Я тоже сижу в дерьмо-стуле-кресле напротив них… О, что-то интересное! – картина справа… светлая, едва заметная… на ней две руки вот-вот коснутся друг друга указательными пальцами… Нет. Уже коснулись миг назад. Я узнал… Это… как там, это из Сикстинской акапеллы. Микелле… Плачидо?! Не Плачидо? Ааа, хер с хером Микелле, Плачидо он или нет. Важно – миг назад перст Бога оживил Адама, первого человека… Видать, эти два упыря считают, что ради их клиники людей-то на Земле организовали!»
– Как рак? – услышал Николай Маркович свой растерянный голос. – Почему рак? Отчего рак? Когда?..
В ответ австрийский доктор ласково «зашлимкал». Феликс Фишер, делая паузы, деловито переводил, а Николай Маркович слушал его вполуха.
