Большую часть жизни я прожил там, где считается, что жить нельзя. В городе, где девять месяцев зима. А оставшиеся три – весна, лето и осень.
В городе, окруженном тремя металлургическими заводами, которые на десятки километров отравили вокруг все живое.
В городе с самым грязным в мире воздухом и полной таблицей Менделеева под ногами.
В городе, где в лагерях пытались сломать гениальных людей, таких как Гумилев, Штейн, Федоровский, Урванцев, а на сцене театра играли Смоктуновский, заключенный Жженов.
В городе самых чистых сердец. Самых мужественных, открытых и доброжелательных людей. И название этого города – Норильск.
Михаил Спицын уже три часа летел в самолете. Вздрагивая всем корпусом, Ил-14 шел на посадку, пробиваясь через заслон плотных облаков. Удары иногда были очень жесткие. В салоне возникал ропот, кто-то не выдерживал и панически вскрикивал. При этом партийные начинали креститься, а беспартийные ругались матом.
Нервозное состояние пассажиров было обусловлено тем, что из-за разбушевавшейся пурги всем им пришлось двое суток ожидать вылета самолета, в маленьком, тесном здании аэропорта, где и присесть-то было некуда. Взрослые и дети были изрядно измучены. А тут еще и постоянная болтанка практически на всем протяжении пути.
Иногда между занавесок в проходе, как из-за кулис в театре, появлялось белое, как снег, личико стюардессы. Выжимая из себя улыбку, она призывала всех к терпению словами:
– Спокойно, товарищи! Наш экипаж всех посадит в Красноярске.
Михаил вжался в кресло всем своим массивным телом. При каждом новом провале самолета к горлу подкатывало все, что было съедено и выпито накануне. В нижней части тела все происходило наоборот. Ему казалось, что все его мужское хозяйство отрывалось, падало вниз, ударяясь, закатывалось под сиденье. Потом возвращалось, для того чтобы вновь оторваться на следующем провале. Он считал минуты до посадки. Это был его первый за тридцать лет жизни полет на самолете, а также первый перелет по маршруту Норильск – Красноярск.
В 1949 году семнадцатилетний деревенский паренек, вместе с отцом, инвалидом войны, был осужден по статье за вредительство. Утопив в болоте единственный колхозный трактор, отец получил десять лет, Михаил – пять лет. Сидели в Туруханском лагере. Через два года отец умер практически у него на руках. А когда пришло письмо, извещающее о смерти матери, здоровый парень взбунтовался. Вступил в перебранку с охраной. Перебранка закончилась потасовкой. Очнулся в карцере. А после выхода получил еще привесок в пять лет.
Директор Норильского комбината Зверев как-то в беседе по телефону пожаловался заместителю Лаврентия Берии, бывшему директору этого комбината А. П. Завенягину о катастрофической нехватке рабочих на строительстве. Авраамий Павлович, в свою очередь, обратился с просьбой к Берии со словами:
– Лаврентий Павлович. Вы знаете, как Стране необходим никель. Норильский комбинат запускает новые мощности, а стройка постоянно испытывает нехватку рабочей силы. Тысячи бездельников сидят по тюрьмам, едят народный хлеб, считая себя несправедливо осужденными. Нужно бросить их в Норильск на строительство, тем самым наполнив жизнь каждого новым содержанием – работать на благо Родины, чтобы каждый из них не ощущал себя несправедливо осужденным «врагом народа».
– Подготовь документ. Сколько тебе надо там рабочих, – Берия подошел к окну. – А скажи, Авраамий. Что действительно холодно в Норильске?
Не зная, к чему клонит министр, Завенягин ответил твердо:
– Холодно только три месяца, Лаврентий. А девять месяцев охрененно холодно. Но жить можно!
