Степан Кочергин сквозь сон услышал откуда-то раздающийся звон. Но он все никак не мог проснуться. Наконец, он понял, что кто-то звонит в дверь. Вставать было неохота. Почему-то тупо ныл правый бок. Все же он собрался с силами и открыл глаза. А звонок все звонит и звонит. Степан встал с постели и, чертыхаясь, двинулся к двери.
Посмотрев в глазок, он увидел своего двоюродного брата Федора. Открыв дверь, сразу же спросил:
– Федор, ты почему не на работе?
– Сегодня же выходной!
– Тьфу, черт, совсем запутался…, счет дням потерял. Ну, проходи на кухню, завари чай, а я пока ополоснусь.
Встав под душ, Степан припомнил события прошедших двух дней. Они были не лучше и не хуже, чем остальные дни в последние полгода – такие же серые, путаные и безрадостные. Вот уже полгода у него не было постоянной работы. Он брался то за одно занятие, то за другое, общался со случайными, неинтересными людьми. Казалось, что все скопившиеся за всю жизнь неприятности свалились на его голову в одночасье.
Вот и вчера он встретил Подпевалова, с которым вместе работал в газете. Выпили. Слово по слову, и он снова сорвался, обозвал его подонком, последним подлецом и сволочью, припомнив ему участие в своем увольнении. А возвращаясь домой, как назло, столкнулся нос к носу с ментами из вытрезвителя. Под утро с пустыми карманами, тяжелой головой и намятыми боками он оказался на улице, сопровождаемый советом устроиться на более подходящую работу.
«А все-таки Подпевалов сволочь! Да и сегодняшний редактор скотина еще та! Лижут зад мэру города и еще испытывают от этого удовольствие. А ведь правильно я в свое время поступил, что напечатал в газете разоблачительную статью на мэра, несмотря на то, что никакого общественного эффекта она не произвела. Хотя, конечно, в настоящее время никакая разоблачительная бомба не взорвет общество, потому что все и так знают, что творится в администрации города».
– Степан! Ты что там отмокаешь? Давай, выплывай на кухню, чай готов. Что, опять встречался со своими старыми коллегами?
Степан выключил воду, растерся полотенцем, накинул халат и вышел на кухню.
– Федор, не хватало, чтоб ты еще мне душу бередил, и так тошно, – с наслаждением отпивая горячий чай, ответил Степан. – Ты мне что-то предложить хочешь сегодня или просто зашел?
– Я смотрю, такими темпами тебе и до белой горячки недалеко. Как ты изменился в последнее время, Степа! – с сожалением сказал Федор, глядя на брата. – А ведь я тебе всегда завидовал. Образованный ты, в газете работаешь, свободно ездишь везде, встречаешься с интересными людьми. Это ведь не у станка стоять каждый день по восемь часов и точить деталь, которую за долгие годы работы знаешь, как родную. Я и детям своим тебя в пример ставил.
– Может быть, ты мне хочешь предложить на твой секретный завод пойти, гайки точить, надеясь, что администрация завода все-таки заплатит за работу. Да ты сам-то, сколько месяцев зарплату не получаешь – пять или шесть?
– Три, к твоему сведению. Да ладно, Степан, не кипятись, я не хотел тебя задеть. Но, я думаю, ты сам понимаешь, что нельзя так жить дальше. Я не предлагаю тебе идти на завод, но ведь на что-то жить надо? Так ведь тебя и из квартиры могут выселить. И будешь ты бичевать на вокзале.
– А чем можно заниматься в нашем городе Чуханске? Из газеты меня выперли, в администрацию не возьмут, да я и не хочу идти туда, там ведь надо гнуться и прислуживаться! На твой секретный завод я тоже не пойду, да и не токарь я, а журналист… Торговлей китайскими куртками я уже занимался, и ты прекрасно знаешь, что из этого вышло, чуть последние штаны не сняли. – После этих слов Степан замолчал, видимо, не желая вспоминать, а затем, посмотрев на брата, недовольно спросил: – Слушай, Федор, ты что пришел? Поднял меня, не дал выспаться, завел. Лучше бы денег принес, знаешь ведь, у меня дома жрать нечего.
