…Николай внезапно замер и посмотрел ему прямо в глаза – строгие, жесткие, заносчивые.
Помедлил несколько секунд. Потом взял кисть, размахнулся что есть силы и острым тыльным концом попал прямо в черную точку посередине глазного яблока. Холст с треском разошелся. Он проткнул его с новым, торжествующим чувством, перемешанным с ненавистью, которую давно испытывал к этому человеку.
Николай долго крутил кисть, расширяя дыру, потом схватил с колченогого столика банку с черной краской и выплеснул в лицо Гитлера.
Брызги разлетелись во все стороны. Краска поползла вниз, скрывая лицо: и усики, и тонкие губы под ними. Казалось, одноглазый Гитлер брезгливо морщится, продолжая буравить Николая взглядом из-под косой челки.
Николай осмотрелся по сторонам. На него глядели со всех сторон солдаты, улыбающиеся лица бюргеров, гитлеры в разных позах. У гитлеров был мрачный, высокомерный, но в то же время ироничный вид.
А за окном, закрытым ржавой, но прочной решеткой, по-прежнему полыхало. Вспышки молний высвечивали полдюжины фюреров, надменно-осуждающе глядящих на Николая с неоконченных портретов.
«Сегодня или никогда. Уж лучше погибнуть, чем гнить в этом проклятом месте».
А ведь где-то идет война, и он еще нужен. И может, он сможет добраться до линии фронта, до своих. А если не сможет, если его убьют при попытке к бегству? Что ж… В конце концов, он уже нарисовал то, что ему было суждено нарисовать, – он создал Фреску. Никакие силы не смогут стереть ее.
А вот то, что он нарисовал помимо Фрески, вынужден был нарисовать, надо уничтожить здесь и сейчас. Не откладывая. В эту самую ночь – 6 апреля 1944 года.
И он принялся уничтожать все, что находилось в мастерской. Бесшумно и методично. Николай остановился лишь тогда, когда все плакаты и картины, все плоды его подневольных трудов были залиты краской, исполосованы, превращены в хлам.
Фигуры ладных, статных арийцев в униформах скрылись под огромными неряшливыми кляксами. Что же касается лица фюрера, то Николай замазывал его на всех плакатах отдельно, держа в изуродованной руке малярную кисть.
Потом он в мелкие клочки изорвал фотографии, которые приносил ему Молот. На всех этих фотографиях был изображен Гитлер в скульптурных позах. Гитлер улыбался. Гитлер смотрел сурово. Гитлер склонялся к страждущей толпе с видом ментора. Монстр. Убийца.
Николай оглядел помещение. Сжечь бы все это к чертовой матери!.. Но огня нет, только краска под рукой – вязкая, холодная. Чего-чего, а краски тут было достаточно. Молот обо всем позаботился.
Прошлой осенью Молот пытал его несколько недель, а потом стал дробить ему пальцы – один за другим. Он бил молотком с оттяжкой, умудряясь расплющивать только один палец, не задевая остальные. Так можно было пытать дольше. И когда Николай понял, что, если это не остановить, он никогда больше не сможет держать в руках кисти. И он сдался. В конце концов изобразить фюрера на холсте – это не самое большое предательство.
Рука до сих пор не зажила и болит, болит. И уже непонятно, краска это на грязных бинтах или же кровь.
Взгляд его упал на изображение святого. Эскиз Фрески. Святой глядел на Николая просто и строго.
Николай сгреб кисти, в последний раз оглядел мастерскую и разбил лампочку. Теперь бежать!
* * *
Лагерь военнопленных раскинулся на склоне холма посреди негустого леса. Его возводили сами заключенные на месте заводика для горных разработок. К тяжелым воротам вела разбитая дорога. Ощерившаяся колючей проволокой охранная башня высилась у входа. Рядом стоял домик для офицеров.
