О Тёмном, Капюшоне и Брен

Отблески позолоты, отражение пламени свечей в зеркалах, искристые пузырьки игристых вин в фужерах, сверкающие драгоценности на танцующих – мне нравится буйство красок и света. Оттенки золота, роскоши и беззаботности веют улыбками по залу, напоминая о недосягаемом солнце. Насмешливые взгляды, влюблённые взоры, невинные девушки, румянцем смущения соперничающие с лобстерами на столах с закусками, молодые кавалеры, ищущие развлечения на вечер, женщины постарше, кокетливо стреляют глазками по сторонам, пожилые дамы на диванчиках у стен, обмахиваются веерами, напомаженные министры вновь обсуждают политику в кругу. Я так люблю балы, отдающие суетой и жизнью, на которых можно забыться, согнать с насиженного места мысли о хлопотах, успокоить сердце, что радеет за благополучие империи, избавиться от тревог и треволнений. Но бал, к сожалению, уже подходит к концу, сейчас распорядитель объявит последний танец, самый оживлённый, такой, от которого должны остаться только хорошие и запоминающиеся впечатления.

Бедные мои уставшие ножки…

Поэтому с радостью сбегаю на затемнённую террасу, освещённую лишь парой факелов, что приторочены по углам балюстрады. Облегчённо вдыхаю свежесть надвигающейся белой ночи, отворачиваюсь от слепящих люстр, что даже здесь, через окна, достигают моих плеч. Скидываю надоевшую за этот долгий вечер шифоновую накидку на банкетку и ступаю в тень, свет нехотя соскальзывает по предплечью, проходится по завитым прядкам причёски, касается бриллиантов на короне – отчего по рукам пробегаются зайчики – и с сожалением уступает мраку свои позиции.

Вытаскиваю по одной шпильки из причёски, кладу их на парапет, волосы мягкими волнами рассыпаются по плечам и груди, так свободно, что можно глубоко вдохнуть, расслабиться и ощутить это дивное чувство…

– А я тебя повсюду ищу… – раздаётся шёпотом над самым ухом.

Вздрагиваю от неожиданности, но улыбка против воли набегает на лицо. Не могу быть серьёзной, когда он рядом. Непослушное сердце, оно всегда безумничает, когда на фоне играет его жизнерадостный смех. И почему порой так сложно управлять своими же эмоциями?

Оборачиваюсь, чтобы взглянуть в его такое родное и дорогое лицо. Только каких-то пять минут не виделись, а под рёбрами ноет от желания прикоснуться к гладкой щеке и провести кончиками пальцев по губе, дразня щекоткой, и дождаться искорок веселья в чёрных, как день, глазах.

– Я люблю тебя.

– Знаю, – он смеётся, смехом своим прогоняя все страхи мира и неуют, что порой накрывает рядом с другой живой душой.

Возвращаюсь взглядом к зелени сада, позволяю телу расслабиться в мягких объятьях. Он нежно разбавляет прохладу вечера прикосновениями, тёплое дыхание будоражит мурашки на ключице, а слух ласкает стук сердца – и не понять чьё оно, кажется, что одно на двоих, потому что души наши уже давно слились воедино.

– Чего бы ты хотела, любимая?

– О чём ты?

Он лишь крепче сжимает, трепетно проводя рукой по животу – этот жест в последние месяцы стал его любимым.

– Чего ты сейчас больше всего желаешь?

Уже собираюсь сказать, что «я и так счастлива, к чему стремиться?», как тишина в зале взрывается резкими аккордами митоньеры. Да, поторопилась с выводами. От шума в висках неприятно кольнуло пару раз.

– Спокойно пожить… немного, – с улыбкой, безумно счастливой, но немного усталой, суета столицы кого угодно может вымотать.

– М-м? Тебе надоела придворная жизнь?

– Чуть-чуть, – тяну я и тут же поворачиваюсь в кольце рук, чтобы завладеть чужими губами. К чему утомительные разговоры, если можно заняться кое-чем поприятнее?

И кто бы знал, что мои слова так заденут императора? Я ведь уже давно забыла про этот треклятый разговор на террасе, но у всего есть последствия. Жизнь бежит, а я так ничему и не учусь. Ведь десятки раз себе говорила: «Сначала думай, потом ещё раз, и уже после можешь открыть рот и вещать миру свои мыли».