1
Шелест теревшихся друг о друга бурных капель создавал звук, схожий со звуком роя пчел, вылетавших всей своей дружной семьей из улья на добродетельную охоту. Береговая линия вряд ли бы смогла утолить их голод: на ней не было видно и намека на великолепие цветущих во всей своей весенней атласной красе пестрых цветов, поражающих человеческое воображение количеством комбинаций различных оттенков. На берегу не было шипастых роз, древних орхидей, императорских высокомерных хризантем, пятилистных гераней, беспорочно чистых лилий, но только песок, что и присуще любому другому английскому берегу. Соленые волны наполняли атмосферу освежающим выразительным ароматом, береговой бриз оставлял кристаллизованные капли хрусталя на поверхности кожи лица, рук, торса, а солоноватый морской воздух отрезвлял как ледяной душ, который будит ещё спящее тело уже бодрствующего офисного клерка. Шуршащее эхо бьющихся о камни волн и просоленный воздух со скандинавской точностью Улля пронзали сердце любого путника, кому посчастливилось побывать на английском берегу, они расслаивали слоёный пирог восприятия, оставляя после себя ощущение, какое может родиться после метемпсихоза, врезаясь в память и обитая там до последнего выдоха, с которым отходит душа – покидая тело. Стоя на каменистом побережье, или уже на песчаном берегу, с уст путника может сорваться исключительно одно слово, предвосхищающее то множество героических саг и протосюжетов: «Свобода», и это слово прозвучит гордо, броско, широко. Переместись путник на сорок два километра юго-восточнее, минуя травяные равнины, перепаханные поля, геодезические вышки, дорожные знаки указывающие то направо, то налево, мимо методистской церкви Литтлбека, мало походящей на величественные костёлы, мимо кустарниковых зарослей, кривых ясеней и широко раскидывающих свои ещё зеленые листья буковых деревьев, окружающих Нортклифф & Сивью Холидей Паркс, он попадёт в тёплый паб, где соленый воздух сменится хмельным, а на смену шуршащему звуку волн придёт слабый гитарный звук с аккомпанементом из ударных, баса, а иногда и саксофона, – звук, доносящийся из настенных колонок, свисающих как летучие мыши с древесных балок в углах паба «Фокс-Эн-Рэббит Инн».
«Сегодня ведь среда, а людей не так мало. Нет, сегодня пятница, тогда всё правильно. Пятница ли? Наверняка. День выдался на удивление погожий, даже лучший за последние три недели, лить перестало. Хотя я буду скучать по этим тучам и вечному ливню. Знойное флоридское солнце проест мне плешь, в этом я уверен. Через два дня я сяду на самолет Йорк – Джэксонвилл и бог его знает когда я снова окажусь в этом пабе. Пусть эти 750 фунтов послужат мне на славу, может быть я даже…», терпкий запах хмеля ударил ему в ноздри и сбил его с мысли. Приглушенный свет и тихая приятная музыка, доносившаяся до его ушей, сулили Нику тот самый хороший вечер, который он возможно будет вспоминать лежа на шезлонге со сверкающими солоноватыми каплями на лице. Последний глоток и… пинта эля осушена до последней, – совсем не солоноватой, но напротив, – сладкой капли.
– Винс, сегодня я угощаю!
Бармен стоял у стойки, он натирал белой тканью и так уже чистый стакан. Ник выбил своим выкриком его из мыслей равно, как предательски поступил хмельной терпкий аромат по отношению к самому Нику.
– И кого же?
– Всех, Винс. Народ! Следующий круг за мой счет! – после этой фразы всегда слышатся хлопки и одобрительные выкрики. Этот раз был не исключением. В этот пятничный вечер в «Фокс-Эн-Рэббит Инн» было занято пара столиков небольшими компаниям, одинокая девушка на баре, пара таких же одиноких молодых парней, и рослый мужчина за отдельным столиком пивший виски, словом, народ только собирался.
