Голоса раздавались в темноте. Пахло сыростью и каменной крошкой.
– Это должна быть достойная жертва.
– Да.
– Место мне нравится… здесь все галереи поворачивают влево, легко заблудиться.
– Так и задумано. Центральное помещение имеет два одинаковых проема, это сбивает с толку, заставляя ходить по кругу. Виток, еще виток, и по телу пробегает озноб, а волосы поднимаются от ужаса. Остаться навсегда в полном мраке… Брр-р-ррр! Во тьме даже время умирает и живет только страх.
– А мне кажется, я все вижу… стены, потолок, куда поворачивать… у меня появилось кошачье зрение.
– Зато они слепы, шагу не ступят без свечи и фонарей.
– Поэтому я хочу, чтобы горели факелы, настоящие, как тогда.
– Приготовим. Сначала умрет она, потом он. Запомни! Без ее помощи он ничего не смог бы сделать! Она должна платить…
Глухое эхо носилось под низкими сводами. Где-то капала, просачиваясь, вода.
– А флейты, арфы, барабаны? Сердце замирает от их леденящего душу ритма, от их мистических переливов.
– Все будет. Я устрою.
– У нас получится?
– Разве есть выбор? Я не могу больше ждать… оно пожирает. Особенно ночью, когда все спят и наступает тишина, раздаются эти ужасные звуки. А мысли? С ними что делать? А сны? Лучше вообще не закрывать глаза.
– Начало есть точка исхода. Только оттуда можно повернуть все вспять. Он и она умрут.
– Осталось совсем немного, но каждый миг – словно открытая рана.
– Они увидят танец смерти!
– Что делать с отступником? Он может выдать.
– Не успеет. Позаботься об этом.
Воцарилось молчание, нарушаемое тихими шорохами, словно возятся по углам мыши.
– У тебя с ним все получилось, – прозвучал во мраке один из голосов. – Он в наших руках. Главное, чтобы он поверил.
– Поверит!
– Неужели скоро все кончится?
– Лезвия остры, как бритва, или еще острее. Моя рука не дрогнет. Они даже не испугаются, а жаль.
– Зло нельзя было выпускать из темницы. Запертое, оно кормилось малыми жертвами, а теперь каждый может стать его пищей!
– Нам просто не повезло.
– Это судьба! Она избрала нас, чтобы исправить роковую ошибку.
– Думаешь?
– Хочу так думать, иначе все становится бессмысленным. Стечение обстоятельств? Не верю! Мы же сами стремились к этому.
– Когда они умрут, мы опять станем свободными.
– Я надеюсь.
Голоса стихли, прошуршали по полу шаги, почти беззвучно раскрылись и закрылись двери. Первозданная тьма, потревоженная, сомкнулась, вступила в свои права. И только едва слышный шелест, словно шепот пересыпающихся песчинок, наполнял эту затаенную черноту…
Частный сыщик Всеслав Смирнов отдыхал. Осень подходила для этого ничуть не меньше, чем лето. Деревья пожелтели, небо покрывалось то сизыми тучами, то серой пеленой; изредка пасмурные дни сменялись ясными, холодными и прозрачными, как родниковая вода.
Он предпочитал поэтичную красоту средней полосы России турецкой жаре, экзотическому Тунису и прочим южным курортам. В отличие от Евы, которая любила море, запах кипарисов, горные ландшафты Крыма.
Смирнов не терял надежды жениться на Еве, она же не считала законный брак залогом счастья. Гражданский ее вполне устраивал. Свобода – единственное, что по-настоящему объединяет людей: это глубокое убеждение Евы ничто не могло поколебать.
– Разве мы не любим друг друга? – говорила она. – К любви добавления не требуются.
Ева и Всеслав жили вместе в трехкомнатной квартире, принадлежащей матери Смирнова. Та со своим мужем-археологом переезжала из города в город, из страны в страну и, похоже, не собиралась возвращаться в Москву.
– Я хочу, чтобы у тебя были права на жилье, если со мной что-нибудь случится, – приводил свои доводы Славка. – Ты же знаешь, какая у меня работа.
– С тобой ничего не случится, – возражала Ева, и ее глаза наполнялись слезами.
