Из топей сутемных по утесам туманным Господом проклятый шел Грендель искать поживы, крушить и тратить жизни людские в обширных чертогах; туда поспешал он, шагая под тучами, пока не увидел дворца златоверхого стен самоцветных.
Беовульф
Утром и вечером по небу неслись клочковатые холодные облака. Днем с чистого неба палило солнце. Под его лучами сохла и выцветала едва пробившаяся из земли трава, рассыпалась в бурую пыль земля. В полдень овцы и коровы прятались в тени кустов и огромных скал. Вечером они бежали из-под тени скалы на остывающую, слабо согреваемую вечерним солнцем равнину. Под скалами местами лежал снег.
Хижина стояла на склоне горы в тесном ущелье. Зимой здесь было холодно, даже если топить очаг каждый день, а летом – жарко. Но в последнее время я привык и не к такому, поэтому уровень комфорта нынешнего жилища меня устраивал. Хуже, чем в «Метрополе», но гораздо удобнее, чем в землянке посреди душных тропических джунглей, где мне пришлось провести последние несколько лет.
По утрам солнце долго не освещало тяжелую каменную кровлю моего дома, который быстро погружался в тень высоких гор вечером. На вершинах лежали вечные снега, ночью они дышали холодом, но днем с пастбищ в долине дул горячий ветер, согревая зацветающие склоны и робко жмущихся к высоким скалам овец.
Я вставал рано утром, когда солнце уже осветило небо, но еще не поднялось из-за гор. Нужно было накормить животных, полить огород, принести из дальнего леска топлива для очага. Когда я выходил из хижины на свежий воздух, изо рта шел пар. Уже через час моя рубашка была мокрой от пота.
Одеждой я старался не выделяться среди местных жителей: домотканые штаны и рубаха, низкие сапоги, в холодную погоду – шерстяной плащ и папаха. Правда, это вряд ли имело какой-то смысл, потому что я был коротко стрижен и брил усы и бороду. По местным меркам – верх неприличия. Местные брили голову наголо, но густыми, несколько запущенными бородами и длинными усами гордились.
Что касается прочих отличий – цвета и разреза глаз, формы носа и скул, – удивить кого-то оригинальностью было сложно. Сейчас в этих краях жили люди самых разных корней.
В загоне позади хижины блеяли овцы – штук двадцать, а может быть, и двадцать пять. Я не слишком следил за поголовьем. Хищные звери в этих краях докучали пастухам только зимой, люди жили честные, и если какая-то овца осталась ночевать под открытым небом – пусть ее… Рано или поздно вернется.
Пришлых воров бояться тоже не приходилось. Место, где я жил, пользовалось дурной славой. Когда-то здесь стояла целая деревня, но люди из нее исчезли. Одна семья, другая, третья… Время шло смутное, и даже за соседями приглядывать было недосуг. А аул на берегу бурного Баксана стоял далеко от другого жилья. И когда о нем наконец вспомнили, выяснилось, что людей там не осталось совсем.
Теперь все хижины, кроме моей, стояли пустые. Некоторые покосились, дворы заросли травой. Но большинство выглядело так, будто их обитатели только что ушли. Хижины были сработаны в свое время добротно, дворы были каменистые, а на камнях, как известно, трава не растет. Разве что буро-зеленый мох покрыл некогда гладкие валуны, заменявшие порог.
Одним словом, за тот год, что я жил в ущелье, никто не пытался меня ограбить или обидеть. Может быть, этому мешала моя репутация не слишком общительного человека. Или два шрама на лице, которые явно не делали меня симпатичнее. Или то, что я редко расставался с оружием.
Питался я овечьим сыром и лепешками из муки, которую покупал в соседней деревне, за десять километров от моей хижины. Еще я брал там сухие и свежие фрукты и овощи, что удивляло местных жителей. У человека нет денег на вяленое мясо и сахар, а он тратится на дорогую ерунду, которую берут только детям. Впрочем, сахар я у них тоже покупал.
