– Ребенок Индиго
Наша история началась всего два месяца назад. Наши судьбы плотно переплелись в витиеватом стечении обстоятельств, так, что разделить нас могла бы лишь трагическая случайность. Но она к счастью так и не произошла. Перед нами стояла другая проблема: родители Инны. Они видели в ней постоянный источник дохода. Она была одаренным ребенком, настолько, что ее называли ребенком «индиго». А знаете, как живут такие дети? Очень просто, а точнее – сложно. Они находятся в постоянном испытательном «симуляторе» – им приносят новые и новые задания, в детстве им дают еще больше развивающих игрушек, их хвалят и тут же ругают за малейшее несовершенство – почему? Все потому же – потому что они дети Индиго.
Впервые моя любимая услышала это слово от мамы, когда она говорила с ее преподавателем по фортепиано – еще в далеком детстве. «Она – ребенок Индиго. Ее способности обязательно нужно развивать» – сказала она Инессе Петровне, интеллигентной полноватой женщине в очках со сплошь седой головой и вечно озабоченным выражением лица —именно такое лицо у нее было, когда кто-то неправильно играл Моцарта. Инесса Петровна согласилась: «Попробуйте еще отдать ее в хор и на вокал. А мы будем развивать ансамблевую игру». Да, уже в тот момент она, наконец, связала это слово со своими бедами: от нее постоянно ждут невиданных высот. Все потому, что она – особенный ребенок. Такие дети, как она – способнее, чем остальные и обладают талантом не одним и не двумя, а сразу в нескольких областях. Самая большая проблема таких детей заключается в том, что родители относятся к таким детям потребительски: они надеются, что их способности обеспечат им безбедное существование в будущем.
Постоянные завышенные ожидания родителей превращают их жизнь в настоящий «ад»: от них постоянно требуют самой высокой успеваемости по всем предметам, а если они получат балл ниже – то становится очевидно, какое сильное огорчение он или она доставили. Бытует мнение, что дети «индиго» получают удовольствие от такой загруженности – но это не так. Им тоже хочется погонять в футбол с мальчишками, или поиграть в куклы во дворе. Но у ребенка «индиго» на такие «мелочи» просто нет времени. После шести уроков в школе, он (а) бежит на фортепиано, потом на балет (или боевые искусства), потом на шахматы, и только в конце дня, когда сделаны все уроки и позади занятия на инструменте, им разрешат немножко посмотреть телевизор.
Познакомились мы с Инной, когда ей было шестнадцать. Это время должно было стать золотым временем: школа позади, родители уже не способны ее контролировать…. Но она и тогда очень сильно страдала – и даже более того: именно тогда, когда ей исполнилось шестнадцать – родители напирали на нее еще больше. Когда она меня позвала на свой день рождения, она сказала, что будем праздновать без подарков, потому что это: ее sour sixteen. «Горькие шестнадцать» – в этом была вся Инни. Все дело в том, что родители видели, что она талантлива, видели, что ей легко даются науки, и заставляли ее поступать на математику, хотя она хотела связать свою жизнь с музыкой.
Гениальной певицей она не была, но довольно свободно импровизировала, и талантливо аккомпанировала себе на рояле. В ее окружении было много талантливых музыкантов, а я – горе-программист и очкарик-айтишник смотрелся в этом «райском саду» белой вороной. Каждый раз, когда я ее спрашивал, что она во мне нашла, она ласково трепала меня по плечу, и говорила: «Не спрашивай, любимый!», а потом добавляла, делая акценты на каждом слове: «Честь. Совесть. Справедливость». Уж не знаю, как там с честью и совестью, но справедливость я готов был отстаивать с пеной у рта.
