Лысый
С утра снова был скандал. Мать, заламывая руки, с театральным надрывом, кричала:
– Кто выпил всё молоко?! Сколько вы будете сидеть на моей шее, бездельники! Как мне всё надоело!
– Ну началось, – подумала Настя.
Хватило бы и хмурого январского утра с этим сизо-серым, нависшим небом, сплошь затянутым тучами, криков матери не нужно для мрачного настроя на весь предстоящий день. Привычные к истерикам бабушки дети, не обращали на крики никакого внимания.
– Дети, идите завтракать – позвала Настя.
Она уже приготовила завтрак себе и детям, успела съездить за продуктами в ближайший, круглосуточный супермаркет, принадлежащий местному депутату. Как все жаворонки, Настька вставала очень рано и любила поесть с утра, перед работой, да посытнее, она твердо верила в то, что хороший завтрак – залог хорошего дня.
Затем Настя, как обычно, повезла детей в школу. В прошлом году ей удалось приобрести себе ласточку – черную поддержанную «Тойоту», конечно, в кредит, и с тех пор, она могла с утра, перед работой, отвозить детей. Алинка-блондинка дула свои хорошенькие губки только на ей известные обиды пубертатного периода, отвернувшись в окно автомобиля, а беззаботный шестиклассник Сашка всю дорогу играл в смартфоне, периодически болтая сам с собой. Настька же думала о нем – о Лысом. Не проходило и дня, чтобы она не вспоминала его.
С тех пор, как он дал ей демонстративную отставку прошло уже почти два года, но боль не утихала в Настькиной душе, уж слишком задела ее форма, в которой все это произошло, слишком резко были оборваны и растоптаны ее вожделенные мечты и чувства. Она помнила темный, обшарпанный, местами синий, местами желтый, подъезд общежития, одинокую тусклую лампочку над Лысым, как он стоял рядом со своей грузной супругой и говорил, словно под диктовку:
– Я люблю свою жену, мне нужна только она.
Он не смотрел на нее. Зато его жена буквально впилась в Настьку победоносным взглядом, она убивала им, душила, глаза ее сверкали ненавистью в полумраке подъезда, а руки были уперты в выдающиеся бока.
– Ты не роковая, поняла! – взвизгнула она таким высоким тоном, что у Насти заложило уши.
Сердце Настькино бешено колотилось, готово было выпрыгнуть из груди, она задохнулась, спазм не давал ей ничего говорить, грязная стенка подъезда оказалась очень кстати за ее спиной, она молча смотрела на него, опираясь на стену, на то, какой он был подавленный, высохший – Мужчина ее мечты, совсем не такой, каким он был для нее всегда. Она не смотрела на его жену, она смотрела на него, а он смотрел в пол, он не хотел встречаться с ней глазами.
Потом она проклинала свою растерянность, то, что так и не смогла ничего сказать, то, что не смогла его спросить о самом главном для нее – а как же их чувства? И от того, что она тогда так неважно выглядела, так как ее застали врасплох и она уже успела смыть макияж и надеть домашние растянутые вещи, не ожидая никаких визитов в столь поздний час в другом городе, в общежитии при универе, куда она прилетела сдавать сессию, ей было еще хуже. Ошеломленная таким неожиданным, поздним визитом, она еще долго стояла и смотрела им вслед. Не желая идти в комнату, в которой была соседка, она вышла на темную улицу и встала под осенний дождь, который быстро смешался с ее слезами. «Это же надо, – думала Настька, – эта стерва заставила его приехать с ней в другой город для того чтобы отказаться от любовницы в присутствии жены».
– Ты же совсем мокрая! – вскрикнула ее соседка по комнате в общежитии, увидев входящую Настю.
– Да ничего. Давай выпьем? Есть что? – стуча зубами от холода спросила ее Настька.
– Сейчас организуем, – улыбнулась молодая женщина и пулей выскочила из комнаты.
