Глава 1
Бригаденфюрер СС Клаус Кляйн был невероятно взбешен. Проезжая мимо на легковой машине с усиленным мотором «Хорьх 830», он вдруг увидел на возвышенности пологого холма, беспощадно изрытого, перемолотого взрывами снарядов и авиабомб, островерхий красно-зелёный пограничный столб Советского Союза. Даже на расстоянии ста шагов медная табличка с изображённым на ней гербом, состоявшим из тугих колосьев, серпом и молотом поверх земного шара посредине, увенчанная пятиконечной звездой, сияла золотом, отражая солнечные зайчики.
– Это что? – орал он, брызгая слюной, нервно тыча тонким отполированным стеком на столб. – Кто разрешил? Убрать! Немедленно!
– Так точно, господин бригаденфюрер! – громко чеканил перепуганный на смерть лейтенант Гельмут Гофман, прибежав на крики высокого начальства. Пуча глаза от усердия, неестественно вытягиваясь, поднимаясь на носки сапог, он держал напряжённую, чуть подрагивающую руку у фуражки с высокой тульей. – Будет сделано!
Лейтенант круто развернулся, чётко стукнул каблуками, бегом направился к группе отдыхавших на обочине солдат. Там он принялся их громко распекать, жестикулируя руками, обросшие рыжими жёсткими волосками. Несколько человек тотчас побросали недокуренные папироски и побежали к столбу, старательно огибая глубокие воронки. На вершине солдаты окружили пограничный столб и принялись его одновременно со всех сторон торопливо выкапывать сапёрными лопатками.
– Ещё раз увижу это безобразие, сам лично расстреляю, – пообещал, уезжая, разгневанный Клаус Кляйн.
Он ещё не знал, что злополучный пограничный столб появляется на этом участке границы с пугающей регулярностью. Его не раз специально валяли бронетранспортёрами, ломали, переезжали танковыми гусеницами, всё было напрасно: он всё время возрождался из небытия и пепла, как мифическая птица Феникс назло фашистским захватчиком. Его пытались даже сжечь, но, пропитанный непонятным составом дуб, горел плохо, и лишь слегка закоптился, а наутро снова стоял на прежнем месте, как ни в чем, ни бывало.
Немецкие солдаты расквартированного поблизости 437 пехотного полка, даже стали делать на него ставки, как в казино, деньгами ли, продуктами или алкоголем, с волнением дожидаясь следующего дня, чтобы в очередной раз убедиться в том, что те, кто опрометчиво ставил на то, что пограничный столб больше никогда не появится, проиграли. Над ними беззлобно, от души хохотали, и снисходительно похлопывали по плечам, глядя, как оконфуженные сослуживцы с превеликой неохотой расстаются с припасами, которые ещё вчера считали своей собственностью.
Шёл одиннадцатый день войны, немцы продвинулись довольно далеко, в скором времени уже рассчитывали пройти парадом по Красной площади в Москве. Имея соответствующую военную мощь практически всей Европы, чувствуя за собой несокрушимую силу и безнаказанность, можно себе позволить такую роскошь, как благодушие. Среди солдат ходил слух, что это дело рук единственного оставшегося в живых пограничника с ближней 12 заставы, которую они не так давно разгромили не оставив от непокорной заставы камня на камне. Но в лицо красноармейца никто не видел.
* * *
Его звали Васёк Гвоздев и был он с виду самым обычным советским парнем. Невысокий и щуплый, он был похож на подростка четырнадцати лет. Васёк сидел на корточках в нише под огромным валуном в непроходимом лесу и в консервной банке кипятил воду, набранную им в озере. Он предусмотрительно выбирал сухие ветки, ломал их на мелкие части, понемногу подкладывал в крошечный костёр, следя за тем, чтобы не было видно дыма.
За полторы недели и без того худощавое лицо парня осунулось ещё больше, пугающе, как у покойника, заострился нос и ввалившиеся щёки обросли жёсткой светлой щетиной, из-под фуражки с замызганным зелёным верхом топорщились отросшие за месяц русые волосы. К тому же галифе и гимнастёрка на нём настолько поистрепались и загрязнились, что Васёк Гвоздев своим внешним видом сильно смахивал на первобытного охотника за приготовлением пищи, одетого в лохматые звериные шкуры, каким его изображали в учебниках истории.
