Давид
Флоренция, 1517
Грязь была с берегов реки Арно. Но с берегов реки Арно внутри городских стен, так что, наверное, это была и не совсем грязь. К тому же от рук Кэт воняло вовсе не грязью.
Но ей доводилось прикасаться к вещам и похуже. И все же недоверчивый Джио решил испытать ее.
Она следила за каретой.
Карета въехала в город через ворота Порта Романа, и Кэт подумала, что это глупо. Расписанная словно картина, огромная, великолепная золоченая карета притягивала взгляды, и любой бы догадался, что она принадлежит очень богатым синьорам. Но почему эти люди не догадывались, что в это время суток Порта Романа превращается в мешанину из людей и повозок? Хотя, возможно, они были слишком богаты, чтобы задумываться о подобных вещах.
Впрочем, едва ли их богатства хватило бы, чтобы не беспокоиться вообще ни о чем. Кэт притаилась в тени, когда карета остановилась перед пекарней синьора Бруно. Здесь продавались кексы чиамбелла, которые Джио иногда воровал. Синьор Бруно примостился на лестнице, приставленной к стене его двухэтажной лавки. Держа в руке ведро с мыльной водой, он скреб стамеской по стене, сдирая наклеенную листовку. Кэт сжалась еще сильнее, заметив двух городских стражников, которые, стоя около лестницы синьора Бруно, внимательно наблюдали за ним.
Бархатная занавеска кареты метнулась в сторону. Рука, отдернувшая ее, засверкала в солнечном свете, не уступая карете в сиянии. Прежде чем занавеска вновь опустилась, Кэт успела разглядеть мелькнувшее в окне хмурое лицо. Мгновение спустя двое гвардейцев Медичи направились к городским стражникам. Кто-то внутри кареты стукнул по крыше, и кучер погнал лошадей вперед. Кэт поспешила за ними, а у нее за спиной вспыхнул спор между группой мужчин в форме.
На стене, несмотря на все старания синьора Бруно, все еще виднелся последний клочок бумаги. А Кэт в последние дни несколько раз натыкалась на такие листовки. Республика. Вот о чем в них говорилось.
Улыбнувшись, Кэт помчалась дальше.
Карета направлялась к площади Синьории, самой большой площади в сердце Флоренции. Одно из любимых мест Кэт в городе. Ей нравилось смотреть, как булыжники, которыми были вымощены улицы Флоренции, разлетаются во все стороны из-под колес. Нравились широкие арки Лоджии Ланци. И сияющий белый мрамор статуи Давида, возвышавшейся перед главным входом в Палаццо Веккьо.
Когда карета выехала на площадь, отовсюду послышались приглушенные голоса. Люди один за другим оборачивались, пока вся толпа не уставилась на герб, красовавшийся на дверцах кареты.
«Медичи? – слышала Кэт их шепот, проходя мимо. – Папа вернулся?»
Словно в ответ на этот вопрос, занавески великолепной кареты распахнулись, отодвинутые той же рукой, сверкавшей драгоценными камнями. Теперь в окне не видно было озабоченных хмурых лиц – взгляду толпы предстал мужчина, облаченный в пурпур и золото, с добрыми глазами и снисходительной улыбкой.
«Но ты же сказал, что он из рода Медичи, – чуть раньше в тот же день возразила Кэт. – Как он может быть папой, если он тоже Медичи?»
Взгляд, которым Джио одарил ее, ясно говорил, что столь глупые вопросы задают лишь малолетки, а у десятилетних, как Джио, нет времени на малышню.
– Моя возлюбленная Флоренция! – провозгласил папа Лев X, он же Джованни Медичи. Его голос разнесся над толпой. – Я вернулся домой!
Реакция была мгновенной. Площадь взорвалась радостными криками, люди толкались, пробираясь вперед, чтобы получше разглядеть карету. Кэт позволила людскому потоку увлечь себя дальше, отвратительный запах, исходивший от ее правой руки, прокладывал ей дорогу в толпе.
