1.1
Небо настороженно следило за нами в тысячу глаз. Лес шептал что-то таинственное на тысячу голосов. Казалось, ночь изнывала от желания – душная, чувственно влажная.
Мы вышли на поляну, и я сразу узнала ее, даже в темноте. Энгард обернулся, словно спрашивая взглядом, хочу ли я, не передумала ли. Сняв плащ, бросил его на еще влажную после дождя траву. Опустился на колени, посмотрел снизу вверх – как воин на свою королеву. Я медлила, и он мягко, но настойчиво потянул меня за руку к себе.
В его объятиях я всегда чувствовала себя в безопасности. Любимой, прекрасной, желанной. Как бы я хотела остаться в них навсегда.
Тяжелая холодная капля сорвалась с листьев, упала на грудь, и кожа мгновенно вспенилась мурашками. Энгард наклонился и собрал влагу тонким, острым прикосновением языка. Я застонала, подавшись навстречу. Его руки скользили по моему телу жадно, нетерпеливо, от них разливались горячие волны.
Темные глаза с отблеском полной луны – так близко. Губы, шепчущие мое имя. Запах – горьковато-пряный запах свежего мужского пота, сводящий с ума...
***
Картина начала расплываться, тускнеть, пошла рябью. Сквозь нее проступила мягкая бархатная чернота. И все исчезло.
Вот уже три ночи подряд повторялось одно и то же. Сон прерывался на самом захватывающем месте. Нет, это была не близость с мужчиной, совсем другие события. Но каждый раз в итоге я оказывалась в темноте наедине со своими мыслями.
Я открывала глаза. Ларна в своей клетке тускло мерцала, переливаясь от сиреневого к бледно-зеленому. А когда-то сияла лиловым и изумрудным так, что было больно глазам.
- Ну что же ты, девочка? – спрашивала я, готовая расплакаться от досады и разочарования.
По ней пробегала волна тончайших оттенков. Как будто отвечала виновато: «Прости, я пыталась, но не вышло».
Я могла злиться, ругаться, плакать, но в этом не было ни малейшего смысла. Разве кто-то виноват, что стареет и теряет силы? Коре – так я звала свою ларну – уже исполнилось три года. Глубокая старость, если не сказать дряхлость. Дикие ларны живут недолго, хоть на воле, хоть в клетке. Они словно выжигают себя изнутри. В отличие от тех, которых разводят на фермах: маленьких, бледных, слабых. Те могут прожить лет семь-восемь, да и стоят гораздо дешевле.
Последний раз я выходила на охоту полторы луны назад. Не слишком удачно. Точнее, совсем неудачно. Всего две ларны, по размерам уже годовалые. Прошли те времена, когда их можно было найти на полянах в нескольких граймах от опушки. Теперь, чтобы вернуться с уловом, надо было заходить все дальше и дальше в чащу, опасную и неизведанную.
Но гораздо хуже этого была рана на ноге: не заметила в низинке куст стрельца с созревшими листьями-стрелами. Хоть и успела увернуться, одна все же задела бедро, по касательной вспоров кожаную штанину. У меня было всего несколько минут на то, чтобы развести огонь, накалить нож и прижечь порез, но я успела. Второй шрам от стрелы. Я не знала ни одного Охотника, у кого их было больше трех. Везение рано или поздно заканчивается.
«Тайра, в следующий раз таких старых не возьму, - проворчал перекупщик Аллинд, когда я пришла в город и отдала ему улов. – Или приноси щенков, или продавай сама».
Старая сволочь, он наваривал на перепродаже вдвое, а иногда и больше, пользуясь тем, что Охотники не рискуют заниматься этим сами. Хотя тюремный срок за незаконную торговлю ларнами не превышал пяти лет, это означало почти полную утрату навыков. А если суду к тому же удавалось доказать факт охоты, можно было угодить за решетку пожизненно.
На полученные от Аллинда деньги я могла жить роскошно луны две. Или полгода – скромно. Конечно, ни один Охотник не выходит в Леса так редко. Хотя бы уже потому, что нам необходимо держать себя в форме, а вовсе не из-за жадности. Один раз в луну – оптимально. Внимание, интуиция, реакция требуют постоянных тренировок, и только сама охота создает для этого необходимые условия.
