Утренний Эшироль гудел, как любой
маленький городок в Приграничье. Верещали петухи на окраинах,
булочники вытаскивали из печей первые караваи хлеба, открывались
двери лавок, со стороны вокзала слышался гудок прибывающего поезда.
Вот только для меня эти мирные звуки прозвучали нотками похоронного
марша. В реальности не было шансов на то, что они долетели бы до
чердака дома недалеко от городского центра. Значит, все это мне
чудилось.
Я перестала делать вид, что сплю, и
открыла глаза. На соседней кровати сопела Люсиль. По утрам сестру
было не добудиться. Я же в последние недели просыпалась на
рассвете, тяжело дыша после снов, которые не могла вспомнить. Вчера
к ночным кошмарам добавились чужие голоса. Вот и сейчас я слышала
стук ложки о тарелку и голоса приемных родителей так отчетливо,
словно оказалась на кухне этажом ниже, где отец завтракал перед
уходом в лавку.
– Ты уверена, что хочешь взять их с
собой в Вольфсбург?
– Я же не могу оставить детей без
присмотра.
– Я мог бы съездить один.
– Пойти на прием в ратушу без жены
будет просто неприлично.
На мгновение я отодвинула мысли о
своем очевидном сумасшествии и представила, что впереди
действительно ждет путешествие. Желание увидеть новые места
смешалось во мне с отчаянным страхом. Последние шесть лет я прожила
в Эшироле. Люсиль нашла меня лежавшей в горячке, когда забежала в
сарай во время игры. Несколько недель я проболела, и даже после
выздоровления не смогла вспомнить ничего о своей прежней жизни.
Я до сих пор не понимала, почему
родители Люсиль решили взять меня в воспитанницы. Отец был
полностью поглощен своей скобяной лавкой, не замечая даже
собственного ребенка, не говоря уже о чужом. Мать постоянно
напоминала, как мне повезло, что я не закончила свои дни на улице.
Она постоянно муштровала нас обоих, требуя вести себя прилично.
Первое время я часто воображала, что за мной вернутся мои настоящие
родители, пока не поняла, что этого не случится.
В детстве я не любила выходить на
улицу. Боялась, что снова потеряюсь. Шла вслед за матерью, крепко
вцепившись в руку Люсиль и борясь с желанием убежать обратно в дом.
С годами старый страх ослабел, но чужие люди до сих пор казались
мне подозрительными. Я свободно ходила по нашему городку, помогала
отцу в лавке, но оставалась замкнутой и избегала общения.
– Рашель! Люсиль!
Мать заглянула на чердак. Я поспешно
соскочила с кровати. За завтраком оказалось, что вся семья
действительно собирается поехать на ярмарку. Весь день мы сбивались
с ног, пакуя вещи из лавки на продажу. Когда с этим было покончено,
мать объявила, что для поездки нужно купить новые наряды.
После долгих блужданий по лавкам, сопровождаемых упреками о
том, что на нас уходит лишнее время, нашлись платья, которые она
посчитала приличными.
При виде обновок я закатила глаза.
Тяжелый темный материал и мешковатый покрой не шли ни одной из нас.
Стоили они прилично. Я понимала, что этими деньгами нас не раз
упрекнут в ближайшее время. Я попыталась об этом сказать, за что
была тут же названа неблагодарной. Люсиль объявила, что не наденет
платье под страхом смерти, и тут же получила затрещину. Спорить
было бессмысленно. Мать ушла расплачиваться, оставив меня
успокаивать плачущую сестру. К вечеру я от всей души ненавидела и
предстоящую поездку, и ярмарку, и Вольфсбург.
На следующее утро все встали еще до
рассвета, чтобы успеть на утренний поезд. Сестра беспрестанно
зевала, я же не могла выкинуть из головы очередной кошмар. На этот
раз он не забылся, напротив, был таким подробным и четким, что я до
сих пор не могла прийти в себя. Во сне я летела вниз мимо гладких
черных стен и знала, что разобьюсь. Впрочем, вскоре мы
добрались до вокзала, и новые впечатления вытеснили из моей головы
все посторонние мысли.
