Они сидели на стульях посреди комнаты и как завороженные смотрели на шедевр великого художника, висящий на стене над кушеткой.
– У меня нет слов, Жорж. Это подлинник.
Братья Леблан считались, и не без основания, лучшими экспертами по русской живописи среди самых квалифицированных знатоков искусства. Они представляли филиал парижского аукционного дома и определяли подлинность полотен, перед тем как выставлять лоты на торги. В их компетенции никто не сомневался, и по этой причине купленные в Париже шедевры получали статус подлинника, не требовавшего дополнительных экспертиз.
Жорж склонил голову набок и поджал нижнюю губу.
– Баскаков покупал картину у нас. На холсте должна остаться метка. Ты ее помнишь?
– Конечно. Я не о том. Мы видели все полотна в апартаментах, расположенных на нашем этаже. Если в нашем номере висит подлинник, значит, и в других тоже. Никто же не знал, в какой номер мы попадем и какой картиной заинтересуемся.
– Что ты хочешь этим сказать, Жорж? – с недоумением спросил брат.
– Я не верю, что Илья Баскаков мог продать отелю все свои шедевры. Их тридцать. И не говори мне о деньгах. Картины бесценны и дорожают с каждым днем. Баскаков четверть века собирал свою галерею, начинал с пяти картин, оставленных ему в наследство дедом. Он никогда ничего не продавал, только покупал. Деньгами его не соблазнишь, он одержимый.
– Владелец отеля показывал нам купчую. С такой сделки платится бешеный налог. Я о другом подумал. Если Баскаков нашел гениального копииста, а такие есть, то он мог ввести в заблуждение Рашида Мамедова. В этом случае определит подделку только лабораторное исследование.
– Наша метка на обратной стороне холста даст исчерпывающий ответ.
Морис покачал головой:
– Мы поднимем на ноги весь отель. Тут же сигнализация. О ней нам прочитали целую лекцию.
Он подошел к телефону.
– Кому ты звонишь? – спросил брат.
– Баскакову. Зачем гадать? Я хочу задать ему вопрос напрямую.
На звонок ответила женщина.
– Мадам Юлия? Вас беспокоит Морис Леблан.
– Рада вашему приезду. Приятный сюрприз.
Жена галерейщика, как и сам Баскаков, прекрасно говорила по-французски. Она сопровождала супруга во всех турне по аукционам, в качестве арт-директора вела переговоры по купле картин, так как Илья был слишком импульсивен. Страсть коллекционера не давала ему возможности поступать трезво и расчетливо. Юлия же отличалась холодным умом и исключительной выдержкой.
– Мы не могли не приехать. На приглашениях, разосланных по всему свету, репродукция картины Кандинского «Этюд к импровизации № 3». Она была продана в Нью-Йорке за сорок один миллион долларов в прошлом году.
– Хорошая завлекалочка, месье Леблан. Артистам прислали приглашения с портретом Мадонны, а владельцам отелей-конкурентов – с фотографиями золотых унитазов. Это же обычный маркетинговый ход. Вы на него клюнули. Как, впрочем, и другие.
– Но я видел своими глазами и Кандинского, и Малевича. Каталожные картины. Они же принадлежат вам.
– Уже нет. Наверняка хозяин отеля хвастался купчей. Документ подлинный.
– Не сомневаюсь, мы знаем толк в таких документах. В бумагу можно поверить, но вот картины… Ваш муж не мог отдать подлинники, в них вся его жизнь. Или он решил лечь в могилу в расцвете сил?
– Да, сердце у него не очень здоровое, но я думаю, что лет двадцать он еще проживет. Что за картина висит перед вами?
– Кандинский. «Кроткое создание». Мы продали ее одному русскому бизнесмену, а он перепродал ее вам. Историю мы знаем.
– Тем более. Картина проходила через ваши руки, и вы знаете, как определить ее подлинность. У вас должны быть свои секреты.
– Для этого картину надо снять со стены.
– В чем проблема? – засмеялась женщина.
