Эта поездка для меня обозначала неприкаянность и хаос снаружи, внутри, непознаваемость бытия, необъяснимость всего вокруг, бессмысленность любого человеческого действия и бытия всякого естества. Это путешествие расставило все точки над «ё» и галочки над «й», проявив на себе, как на лакмусовой бумажке, страсть ко всем проявлениям жизни, любовь ко всем чёртовым мелочам, вплоть до стирки нижнего белья и смены колёс автомобиля, стоя по колено в болоте. Меня свела судьба с двумя людьми, которые всей своей сущностью иллюстрировали мировой хаос, двигающийся Большой Вселенской Любовью. По существу я не понимала ни черта ни в чём.
Мы могли потерять контроль над положением. Никогда ничего не шло по плану. А неоправданные ожидания часто ведут к разочарованиям и депрессии, как физической болезни. Заглохла прям на железнодорожных путях. В таких случаях надо принимать экстренные меры, то есть эвакуировать моего единственного пассажира, затем посылать людей в одну и другую сторону по путям где-то на триста метров, чтоб те остановили возможный поезд взмахом красного флажка. Флажков у меня нет. И знака аварийной остановки, и домкрата, и комплекта ключей. И посылать некого. Зажигание не реагировало. Позади нашего ведра на колесах образовалась маленькая пробка, машин из десяти.
– Поезда нет, посиди немного – сказала я Андрею, потянула за рычаг, открывающий капот и вылезла из машины. Мой единственный пассажир не отреагировал, вероятно, не услышал, запуская десятиэтажные матерные непристойности в адрес безмолвного ВАЗа.
Я ничего не смыслю в автомобилях, лишь теоретически представляю жестяные внутренности и систему их работы. Так что завести неизвестно почему заглохшее намертво авто было для меня чем-то из серии вырезать аппендикс человеку при помощи включенного обучающего ролика на Ютубе, впервые взяв хирургический нож.
Положение жалко. Вообще, идея ехать из Омска во Владимир на своем авто изначально казалась мне провальной. Другое дело, отправься мы в путешествие на чем то не отечественном и помоложе, но точно не на девяносто девятой, коей уже семнадцать лет от роду. В рамках российского автопрома такой возраст можно считать глубокой старостью. Я представила себе приближающийся товарник и сделала первое, что пришло в голову – подкачала бензин, вытащила свечи, протерла их замасляной тряпкой, вкрутила на место. На этот раз корыто дрогнуло, подхватив зажигание, и заурчало. Мы вновь были в пути.
– После такого надо бы закурить – протянул сигарету мне Андрей, и, увидев перечеркнутый белый дорожный знак, воскликнул – ура! Омск кончился!
– Да уж – усмехнулась я – запомню его, этот Омск, навсегда. Омск – во мне, он в груди, по самую глотку. Не так важно, счастливые или грустные чувства ты получаешь, а важно то, как сильно тебя торкнуло. Вот ты тот хоровод, помнишь? Когда ребята из какого-то колледжа в суровые сибирские холода нашли дохлого распростёртого кошака на дороге, воткнули задними лапами в сугроб, раскрасили зелёнкой и нацепили ему на свернутую шею гирлянду, а потом водили хороводы с песней о елочке, и снимали веселье на видео? А Омское метро?
– Мда… – кивнул Андрей – его уже двадцать лет строят, но поставили только одну станцию, то есть вход и выход. Никто из омичей не знает, куда уходят деньги, выделяющиеся на строительство. То есть знают, но предпочитают помалкивать. Зато почти в центре города есть единственный цивильный переход – спуск в метро. Видимо, заранее решили, что достраивать не будут, и переделали станцию в подземный переход. Воруют. Надо из зениток расстреливать. Своровал из бюджета – и всё – демонстративная казнь. Как в Северной Корее – из зенитки.
