Мальчишка стоял, прислонившись грудью к мраморному парапету балкона, и смотрел на лежащий внизу за рекой город. Уже стемнело, и людей на улицах не было видно, и шума, шума города, к которому он привык, который чувствовал всегда, даже самой глубокой ночью, тоже не слышалось.
Было тихо. Так тихо, что изредка в текущей под балконом реке слышался плеск крупной рыбы. Редкие огни освещали улицы и площади, да что-то мелькало вдали, на окраине. Но все ближние дома, все, которые мальчишка мог видеть, были темны и глухи. Город погружался в ночь с закрытыми ставнями. Это был другой город, это был другой Волхов.
Он переводил взгляд на небо, следил за поднимающейся в безоблачном небе Луной. Луна была та же. Это было странно, но Луна была та же. И даже созвездия, которые мальчишка помнил, были те же. Он нашёл Большую Медведицу, нашёл Кассиопею. Отец показывал ему Близнецов, показывал Малую Медведицу и Полярную звезду, но мальчишка забыл, где их искать, да не особенно и пытался.
Мысли путались. Он был не в состоянии задержаться ни на одной дольше, чем на пару секунд; вихрь эмоций захлёстывал, не давая сосредоточиться и толком осмыслить происходящее.
Ещё утром… нет… ладно, не утром. Ещё неделю назад всё было просто и понятно. Всё было скучно, тоскливо, противно, но понятно. Сейчас не понятно ничего. И меньше всего – как он оказался там, где оказался.
Его не может быть здесь. Самого этого места не может быть. Однако он здесь, и место то самое, и всё так, как говорил Алексей Иванович. Он сказал правду!
Засада в том, думал мальчишка, что никто в эту правду не поверит. Что бы и как бы он ни рассказывал про сегодняшний день, ему не поверит никто. Даже мама. Даже баба Нина, которая верила вообще всему. Даже тому, что он целовался с Микой.
Мальчишка фыркнул. Он фыркал всегда, когда вспоминал про Мику. Вообще-то, её звали Микаэла, и, наверное, родители рассчитывали, что из неё вырастет прекрасная изящная иностранка, которая выучится и уедет на Запад, и выйдет замуж за какого-нибудь Ортегу или Квальяреллу и станет у неё всё в апельсине и шоколаде. А выросла толстая некрасивая плакса, с брекетами и очками, которую шпыняли все кому не лень.
Мальчишка считал, что поделом. Нечего было выпендриваться и воображать из себя хрен знает что. Ладно, хоть не Хилари назвали или там Келли – совсем бы проходу ей не было от издёвок.
Скромнее надо быть. Соответствовать как-то окружению. Вот Алексей Иванович. Уж на что до невозможности странный тип, а зовут как? Просто Алексей Иванович.
Да, Алексей Иванович… Мальчишка передёрнул плечами от тянущего с реки ночного холода, оглянулся на раскрытую дверь. Нет, тихо, всё ещё никого.
Так вот, Алексей Иванович… Мальчишка вернулся к своим мыслям. С него всё началось. Это мой Хагрид. А я тогда Гарри Поттер, что ли?!
Мальчишка опять фыркнул. Эк меня занесло, подумал он, какой я ещё Гарри Поттер?! Тут вообще всё не о том. Хотя… кое-что общее всё-таки есть, сообразил мальчишка. Им обоим по одиннадцать. Когда всё началось.
– И закончилось, – пробормотал он. Если верить Алексею Ивановичу, для него всё сегодня и закончится. Завтра то есть.
Если верить… Мальчишка опять обернулся, задержавшись взглядом на тёмной комнате и пытаясь разглядеть вторую дверь в противоположной стене. Смутная тревога неприятно булькнула в животе. Алексей Иванович его не обманывал, всё было так, как он говорил. Почти всё. Но вот царица… царица…
