Магистр Темпли, исповедующий Правый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плотный мир, пока живые существа, количеством по священному числу, не достигнут Вознесения. Его подход и идеология – помощь через Милосердие.
Магус, исповедующий Левый Путь, становится Ипсиссимусом, но отказывается покидать этот плацдарм для тренировки и обучения душ, пока живые существа, количеством по сакральному числу, не последуют его примеру и не превзойдут Человеческую Форму. Его инструмент и суть – помощь через Строгость.
Клинок с сухим скрежетом вырвался из ножен, привлекая внимание Госпожи Смерть.
Фукухира привязал руки и ноги пленника к столу, теперь не сбежит. Тот в ужасе неотрывно глядел на Фукухиру, не имея сил произнести даже слова, в его пересохшем рту язык отказывался двигаться. Страх сожрал все силы, подавил волю, пленник часто-часто дышал сквозь приоткрытый рот, холодный пот градом струился, скатываясь крупными каплями с бровей в глаза. Больно? Больно. А вытереть некому. Остаётся моргнуть два раза, прищуриться и смотреть дальше на приготовления палача. Запомнить бы его, такого не забудешь. Но тот в маске. Если только глаза. Но палач будто специально не смотрел на свою жертву.
Экзекутор, не торопясь, но уверенными, годами наработанными движениями набрал в шприц яду и подошёл к привязанному Хатсуби. Мазок по вене, холод, боль. Яд вошёл в контакт с кровью, разгоняясь по организму. Двадцать вдохов-выдохов жертвы, десять ударов сердца, три удара сердца и три вдоха-выдоха Фукухиры. Его хладнокровию и спокойствию мог бы позавидовать и монах. Фукухира не получал низменного удовольствия от процесса, это его не трогало. Мыслями он был словно не здесь, превратившись в свою Функцию, в свою Миссию. Пленник обмяк, глаза помутнели, подёрнулись поволокой, стали медленно закрываться. Сердце замедило бешеную скачку к скорому завершению страха неизвестности, дыхание выровнялось.
Пронзительно и сосредоточенно глядя на замеревшего Хатсуби, Фукухира приблизился вплотную и занёс нож. Резкое движение, разрез. Кровь выступила из раны, маня своей свежестью и яркими красками. Пленник издал стон, не приходя в себя. Эхо боли. Ещё живой. Пока больно – радуйся, всё ещё в бренном теле.
Твёрдый жёсткий голос, привыкший повелевать и отказывающийся слышать возражения, пронзил звенящую тишину комнаты:
– Ножницы! Салфетку! Лигатуру! Зажим!
Снова тишина. Шуршание и дыхание масок. Госпожа Смерть равнодушно отвернула своё внимание. Не сегодня. Не её случай.
– Зашивайте!
Фукухира бросил окровавленный ошмёток в лоток. Тот брезгливо отозвался своим эмалевым звоном. Липоэктомия поджелудочной железы прошла буднично и успешно. Хоть пациент и дотянул до последнего, словно желая умереть, обжираясь анальгетиками.
Боль, яд, острая сталь, рассекающая плоть, наказание – всё есть инструменты исцеления, спасения, научения и воспитания при должном намерении и в умелых руках.
«Я получил эту роль. Мне выпал счастливый билет…»
Он вошёл в комнату. Флёр изящности заполонил всё вокруг, настолько этот образ был ярок и всеобъемлющ, как в каком-то аниме. Чёрный строгий костюм, белоснежная манишка, черная бабочка, небрежный вихор волос, слегка схваченный лаком… и постоянная ухмылка над жизнью и перипетиями её сценария. Он здесь и одновременно выше. Бледная, почти белая кожа, утонченные черты лица, тонкая кисть и пальцы, его красота была на грани между мужской и женской. И глаза, эти серо-голубые глаза мне не забыть никогда.
Меня он не замечал абсолютно. В какой-то момент я засомневалась в своём существовании. Он сел на стул посреди залы, боком к зеркалу, закурил тонкую сигарету на длинном мундштуке и завёл монолог – разговаривал со своим отражением, то поворачиваясь к нему, то смотря прямо перед собой в особо эмоциональные моменты. Как он был прекрасен в профиль! Я видела, я чувствовала, что ему очень больно в эти моменты, но слегка высокомерная улыбка неизменно играла на необычно ярких губах на фоне белоснежной кожи.
