«Верни, что осталось от цветов,
потому что теперь они пахнут не только розами, но и тобой».
Филострат (XLVI, 8-9)
Флидабург утопал в лепестках и закатном солнце. Столица праздновала День благодарения за урожай. Крыши домов золотились венцами из осенних листьев, а стены – гирляндами из раскрашенных шишек, которые весь месяц мастерила городская ребятня. На балкончиках каждого дома покачивались георгины, под окнами, в небольших цветниках, пестрели флоксы. Особыми сочными пятнами на улицах были лавки с пирамидами тыкв – самых разных форм и размеров – навесы которых, как и все перила города, украшали яркие ленты. Над всей этой праздничной кутерьмой – что сплетала друг с другом все сословия – раскинулись бравые флаги оборотней на башне заброшенной ратуши.
Старое, еще деревянное, здание много лет как было заколочено, но в редкие пиршества оно украшалось потрепанными временем полотнами. Символика старых семей развевалась над городом, сплачивая в целом разрозненное братство оборотней. Давно уж семей тех в живых не было. Три сотни лет, как не правили, но народ помнил и флаги над ратушей вывешивал. Правящему сословию хоть это не нравилось, терпели. Все-таки несколько раз в год можно и закрыть глаза на торжество старой культуры. Потому, возможно, оборотни к магам относились не как к узурпаторам, а те в свою очередь никого за культ Зверя не трогали и веру свою не насаждали. Мирно было в королевстве. Спокойно.
Вот и теперь праздновали горожане, созвав на главную площадь музыкантов, сказочников и заезжих жонглеров с факирами. Как раз за этими факирами из особняка из белого мрамора, наблюдала маленькая Грета, которую не пустили на представление.
Верховная жрица Вилма ногой топнула: “Чтобы моя дочь на нечестивом празднике веселилась? Не бывать этому!” И сколько бы девочка ни уговаривала, грозная колдунья не поддавалась. А ведь Грете так хотелось на праздник. Прежде она факиров не видела, а из комнаты сцена за кронами деревьев пряталась – толком не разглядеть.
Вдруг она услышала щелчок, словно камешек о витраж стукнулся. Обернулась, а там мальчишка за оконцем во двор. Друг ее. Частенько к ней через окно захаживал. А что с него взять? Кот, он и есть кот.
Поспешила Грета к гостю, витраж отворила быстренько и спрашивает:
– Верн? Ты что тут забыл?
– Я за тобой, – мальчишка заглянул в комнату и взял ее за руку. – Пойдем, сейчас стемнеет, и начало пропустим.
– Ты что? Мне нельзя.
– Подумаешь… Давай забирайся. Я лестницу взял.
Грета выглянула и действительно увидела веревочную лестницу, что, к ее удивлению, вела не вниз, а на крышу.
– Что ты задумал? Я не полезу.
– Ну, хочешь, на спине отнесу, – обиделся Верн.
– Ты мне лучше скажи, зачем мне туда. Родительский наказ нарушать?
– Там красиво, – улыбнулся он искренне и потянул ее за руку. – Пойдем. Даже если упадешь, я поймаю.
– Тоже мне, – фыркнула Грета, а сама на карниз вылезла.
– Не веришь? Я же оборотень. Быстрее всех на свете.
– Ты котенок, – ухмыльнулась Грета и зацепилась за лестницу. – Не дорос еще герцогинь ловить.
Грета и в самом деле была герцогиней и очень этим гордилась. По праву рождения мало кто мог так зваться. Да и единственная она сейчас во всем королевстве. Последняя в роду великих магов. Ни братьями, ни сестрами боги не одарили, потому так вышло, что титул только она наследовать может. А Верн? Из купцов зажиточных. К слову сказать, оборотни торговлей очень ловко занимались, как предки заповедовали.
Флидабург много веков назад на пересечении торговых путей выстроили, отлично дела их пошли. Город-коммуна процветал и славился. В те дни в ратуше все вопросы решались, главные семьи наравне проблемы обсуждали. А потом пришли маги. Великая сила, с которой мирное по большей части купечество не справилось. Хотя предки Греты особой кровожадностью тоже не славились, потому – после непродолжительной войны – как-то все урегулировалось. Маги объединили земли, сделали Флидабург столицей, осторожно правили, позволяя оборотням жить практически так же, как и прежде. Налоги только платить и с вельможами не бодаться. Вот и старые песни горланить разрешали, хотя жрицы в храме каждый пир молились с таким усердием, будто это не песни о сборе урожая, жизни ремесленника и тому подобное, а призыв Зверя.
