Я проснулся, поддавшись теплу. Рыхлый дым костра щекотал нос. Вокруг рыжего пятна сидели мужики, человек шесть… нет, восемь. Двое совсем мелких: сразу не приметишь.
Я прищурился. Рыбаки. Шарабаны в сторонке. Переговариваются и папиросы курят так сильно, что шалая горечь по всей поляне рассеялась. Один мужичина сеть разбирает, мелкие рыбу перебирают. Пальцами мокрыми задубевшими тепло огня хватают да вновь к щучкам, окушкам, работать. Пахнет рыба сладко. Варить ее надумали. Посудину свойскую достали, на костер взгромоздили. Вода колодезная в канистре припасена была, прозрачные капли по стенкам разлетаются, блестят. Вот еще душистый перец мужик пузатый в котелок бросил, вижу: лаврушку ищет. Не там она, возле меня пахнет. В полушубке, что меня греет, пакетик шуршит. Листья плотные, но старые, крошатся и пахнут. Не нашел. Коробок с солью из нагрудного кармашка вынул.
– Серега, а где эта… лавровый лист, во! – спросил пузатый у самого высокого.
Тот головой в мою сторону мотнул, а пузатый рукой махнул:
– Ну его! Пусть спит черт лесной.
– Чего сразу черт? Заплутал, видать, обмерз горемычный. А ты его чертом.
– Да ты глянь на него, весь же черный. Черт и есть. Ну, может, не черт. Леший. Обернувшийся леший.
– Дурак ты, Боря, – разулыбался высокий. – На кой лешему к нам на ночевку набиваться?
– О, – вдруг вклинился еще один мужик, который смачней всех покуривал и при том почавкивал, – я как раз про то историю знаю. Об лесных женах. Знаете таких?
Не знали мужики ни про каких жен, но байка про женских пол внимание привлекла. Замолчали, на сказочника смотрят, что-то бражное из кружек потягивают.
– Девки это. Лесовика. Они, когда им скучно, к заночевавшим притаскиваются, женами оборачиваются и того… ну, вы сами знаете. Так вот, – мужик прищурил глаз и выпустил густую кляксу курева. – В июле, тут недалеко, четверо ночевали. Сети поставили, выпили. Ночью к ним бабы и пришли. А потом медведь троих задрал.
– С бабами?
– Не, тех как будто и не было. Четвертый, что жив остался. Говорит, что то ли сон, то ли явь. К нему вроде как девчонка приходила, а вроде как казалось такое, пока спал. Он чего-то занервничал, отослал ее. Эх. А вот медведь точно не казался. Говорит, огромный, смоляной такой зверь вышел. И прямо к ним. Бешеный. Этих, без штанов, сразу порешил, а его, четвертого, будто и не заметил. Вот так и говорит.
– Это кому это он, кстати, говорит? – ехидно спросил один из мелких.
– А шут знает кому, – махнул рукой и засмеялся сказочник. – Мое дело история, а ваше, коли из леса кто появится ненормальный, то ухо востро держать. – Он покосился в мою сторону. – И правильно Борька говорит. Этот черный, может, и не просто так к нам вышел.
– Не вышел, а выполз, – спокойно ответил высокий. – И если б не чернота его, не увидели бы на снегу. Ты лучше доброе что расскажи. А то с такими сказками, молодежь глаз не сомкнет.
И сказочник затянул про звезды и то, как они серебряной рекой на небе рассыпаются, а позабытые боги их оттуда сетью вытягивают, чтобы по небосводу расставить. Людьми позабыты, а все трудятся. Зачем, почему? Сказочник не знал, а я задремал.
И снились мне реки серебряные, и будто не плыву я по ним, шагаю. Ровно, с усердием, будто цель у меня имеется. Вверх посмотрел. Да вот она! Рыба. Синяя сверкающая. Чешуя каплями яхонта переливается. А плавники тонкие, кучеряво порхают, меня за собой увлекают. Рванул я. Оторвался от дна илистого, и распахнулись у меня крылья.
– Что, черный, все спишь? – высокий положил мне на спину руку. Голос у него бархатный. Зима кусачая, а руки теплые. – Ты как потерялся-то? До ближайшего поселка далеко. Дач тут нет.
Как потерялся? Если бы потерялся, то уже б до дому дошел. Знаю я, где он. Только вот не ждет меня там никто. Хозяйка иссохла, а меня… вон меня куда привезли.
