Леда не сразу заметила человека,
приближавшегося к ее дому. Окно, у которого она по обыкновению
пряла, выходило на вымершую из-за мороза улицу деревеньки. Крыши
избушек украшали белоснежные шапки снега, а поднимавшийся из
труб дым терялся на фоне пасмурного неба. Никто даже и
помыслить не мог выйти в такой холод на улицу. Но человека холод
явно мало волновал. Его синие одежды – безобразная клякса на
гладкой простыне снега – издалека казались не такими уж теплыми, а
сам он, качаясь из стороны в сторону, как маятник, упрямо шел
вперед. Леда сразу поняла, кто он. Никто кроме него не высунул бы
на улицу и носа в такую погоду. И идти он мог только к ней.
Запаниковав, девушка вскочила со
своего места у окна и взгляд ее заметался по комнате. Веретено
глухо стукнулось об пол, скатившись с ее колен. Девушка глянула не
него непонимающе и принялась за дело. Она сдернула с прялки шерсть,
смотала нитку и поспешила к сундуку. Из сундука свисал краешек
старенького полушубка. Поджав губы и поругав себя за
неаккуратность, Леда спрятала полушубок, положила на него пряжу и
заперла сундук навесным замком. После этого она выловила свою кошку
Мурысю из-под лавки, где та воодушевленно гоняла лапой какую-то
бусинку. Своего домашнего питомца Леда отправила на печь.
- Сиди тихо, а то беда будет, -
сказала она кошке с надеждой. Кошка ничего не ответила, только
зевнула и послушно свернулась калачиком на печи, куда обычно ее не
допускали.
Торопясь, Леда глянула за окно.
Человек приближался. Теперь можно было разглядеть его тучные
очертания и приметить, как сильно он хромает. Леда от кого-то
слышала, что «доброжелатели», коих у человека имелось
предостаточно, поймали его ночной порой и сломали обе ноги, нос и
пару пальцев. Конечно, девушка и сама недолюбливала его, но
такой судьбы и врагу не пожелаешь. Расстраивало ее только то, что
человек не усвоил урока и продолжил делать то, за что его так все
ненавидели. Еще ей было жаль «доброжелателей»,
которых букально на следующий же день повесили на городской
площади.
Понимая, что беда приближается,
девушка глянула в угол комнаты. Там, под потолком, на треугольной
полочке стоял перевернутый кувшин и пара оплавившихся, давно
потухших свечей. Сердце у девушки подскочило, и она, пододвинув
быстрее стул, убрала кувшин. Под ним оказалась деревянная статуэтка
богини. Изображена она была мастерски – прекрасное, но злое лицо,
длинные распущенные волосы, голова, увенчанная остроконечным
колпаком, пышное платье. В ту самую минуту, когда Леда слезла со
стула, в дверь постучали. Она сунула кувшин на печь и бросилась
открывать.
Вместе со жрецом Мелунасем в
единственную комнату скромной избы проник холодный зимний ветер.
Мужчина не торопился. Он специально потоптался на пороге, чтобы
изба как можно сильнее охладилась, и только потом позволил Леде
закрыть дверь. Не здороваясь, жрец обвел комнату хищным взглядом.
Девушка замерла, мысленно молясь, чтобы Мелунас не заглянул на
печь. Пронесло. Жрец только зыркнул туда своими маленькими,
слезящимися глазками и понял, что росту в нем хватит. Лицо
незваного гостя покрывали красные волдыри и пласты
отслоившейся кожи – признаки частых обморожений. Седые сальные
волосы торчали из-под синего, покрытого снегом колпака. На спине
красовался горб, в руках он держал трость. Порой Леда удивлялась,
как Мелунас умудряется пешком преодолевать расстояния от одной
деревни до другой по морозу с его-то ногами. Впрочем, Мелунаса
холод будто бы и не брал вовсе, видимо, расстаралась его любимая
богиня.
Жрец закончил осмотр помещения,
что-то невразумительно пробормотал, а потом уставился на Леду.
- Подай стул старику, оборванка, -
сказал он с отвращением. – И воды.
