Я БОГА СЛАВИТЬ НЫНЕ БУДУ!
Я Бога славить ныне буду!
Да не усохнет в стихах длань!
Я отгоню строкой Иуду
И усмирю строптивых брань!
В апофеозе суть рожденья!
С ним горя нет и смерти нет.
Его во мне произволенье,
Когда я чту Святой Завет.
Нам не слышна монахов схима.
До смут кровавых один шаг.
Среди зловоний, крови, дыма
В броне без веры воин наг.
Земные титулы не вечны,
И скипетр палкой назовут.
Длинны года, да скоротечны.
Надежды вместе с ними мрут.
От безрассудства произволы.
В них ветер пепел понесет,
Цветущие засыплет долы
И грешный непослушный род.
Хвала Отцу да будет в людях!
Вечор расшибленный локтем,
Нуждается ли в земных судьях,
Вняв праведный от Неба гром?
Не в гуриях успокоенье,
Гудит когда последний пир.
До славы Божьей грешных рвенье
Войдет от тысяч благих лир.
Сусальный блик от угрызений
Осветит угол в поздний час.
И от священных Ему пений
Сокроется змий льстивый в лаз.
НАПРАСЕН СМЕХ
Напрасен смех, но не слеза.
Она дождям с небес сестрица.
С ней к Вышнему от пят стезя!
Добрее с нею многих лица.
Я гением во тьме рожден
Среди сухих дерев на поле.
Мой стих – в часы заката сон —
Летит нечитанным по воле.
Осколок тайный от звезды,
Алмаз, затоптанный в болото.
Мои в час гаснущий бразды
Полны в трудах напрасных пота.
Далек мудрейшим трон земной.
В умах благие мысли вечны!
Уходят с ними на покой.
Их будни слишком скоротечны.
Зачем им дервишей уют?
В пуху подушки, в неге слава?
Живут они без цепких пут,
Миг прозябания – отрада.
Уединение страшит
В минуты старости грядущей?
Нет. То лишь, что мой чтец все спит,
Не надкусив пирог насущный.
Печаль не вечна под луной,
В тенях страшится плит могильных
Не тех, кто стал ко мне спиной,
Но более поэтов видных.
Сегодня разум поглощен
Никчемной леностью духовной.
Я редкой похвалой польщен,
К платку скользнув рукою потной.
Удел мой нынче, как у всех:
В трудах легка для глаз монета.
От давности моль точит мех,
Слабеет в золоте карета.
Напрасно вырвется слеза
Скупая от зениц наружу.
Ко мне светлее образа
Хоть в зной июльский,
А хоть в стужу.
Моя строка чужда родне.
Стопой нетронутые книги.
Но я все так же рад весне,
Вбираю в грудь цветенья миги.
Господь послал в трудах года,
Благословение на них.
Моя действительность млада.
Ужасен мой пред бесом стих.
Не может быть, чтоб Божество
Росой не окропило Землю!
В словах моих любовь, родство,
Я гласу из-за тучи внемлю.
Не раз падет от веток лист,
Ворвется к сердцу запах цвета,
Став на колени, атеист
Помолится от строк куплета.
Порывом благим одержим,
Продолжу путь на Небеса.
Развеяв на планете дым,
На поле возвращу леса!
ВО СЛАВУ БОЖЬЮ
Над березами босыми русскими,
Над моим в захолустьях двором
Звезда вспыхнула яркая Божия
И осветит все скоро кругом.
Пусть стихи нежеланны кому-то,
Пусть труды мои вровень с землей,
Пусть им рада жена лишь Анюта
Под настенных часов в кухне бой.
Никого ими я не унизил,
И возвыситься Бог мне не дал,
Потому что в строках Его вечных
Буду я, сколько жив, вечно мал!
Бескорыстно пеку хлеб духовный
И совет, если надо, подам:
Не замазывать черною краской,
Не бросать святость с Неба к ногам.
Пожелаю вам благ и здоровья,
Мира, крепости тела, ума,
Чтобы к Богу по ровной дороге
На плечах не пустела сума.
***
Если человек жив и напоминает о себе своим существованием, то о нем помнят. Умер – забывают. И все сложнее ворошить историю под количеством отпрянувших лет. Все оттого, что память не может являться бесконечной. Чем более сотворил живший ранее то ли доброго, то ли злого, настолько дольше своими мелькнувшими в свой век делами он продлевает о своем бытие наши воспоминания, хотя бы для того, чтобы, научившись на преткновениях того от пороков, а то и на взлетах от успехов, ощутить страстное желание приподняться на цыпочках над тем нотой. Долго ли на них простоять? Если другие мимо нас мгновенно взбираются на верхние этажи скоростными лифтами, устланными коврами. Восходят в броне, в тяжелых золотых цепях на шеях. Надолго ли? Чтобы снова вернуться восвояси?
