Отражения нашего дома

Воспоминаний очень много.

Мне семь лет, я цепляюсь за края повязки, что щекочет глаза, а летнее солнце щедро льет на меня обещания прекрасных жарких дней.

Мне десять лет, и начинает казаться, что я слишком поторопилась снять повязку.

Мне двенадцать, и я мечтаю о темноте.

Мне пятнадцать, и я не знаю, как опять включить свет.

Настоящее и прошлое переплелись так плотно, что не осталось ничего.

И все окончательно исчезло.

Странное дело. Есть вещи, которых люди не забывают никогда.

Возьмем, например, мою биби-джан.

Моя бабушка ни разу в жизни не выходила за порог, не подведя брови темной краской. И не приближалась к мужчине, не прикрыв гладким черным платком волосы и сдержанную улыбку. И не выпускала меня из дома, пока настрого не накажет спрятать ноги, как подобает порядочной афганской девушке.

Я отпиваю глоток чаю из чашки, чтобы скрыть усмешку. Потому что это и впрямь забавно – с нами остаются лишь мелочи. А все важное ускользает сквозь трещины.

Ложка со стуком выпадает из пальцев биби-джан. На поношенной цветастой пижаме остаются крошки вареного яйца. Резким контрастом с ними сверкает ожерелье из золота с сапфирами на шее у бабушки. Я крепче сжимаю чашку. Сидя в кресле, биби наклоняется поднять ложку с пола. Ее суровое лицо, осунувшееся и при этом опухшее, оборачивается ко мне в десятый раз за утро. Взгляд, полный замешательства, скользит мимо меня.

– Ки асти? – спрашивает она.

«Кто ты?»

У меня сжимается горло, но я уверенно натягиваю сияющую улыбку – «все хорошо».

– Я Сара. – Стараюсь раскатисто произнести «р» и сделать «а» помягче. – Твоя внучка.

Но моя биби-джан качается на волнах, ища глазами шлюпку, которая доставит ее к берегу.

– Ки?

«Странное дело, – думаю я, снимая очки. – Мелочи, которые вроде бы совсем не важны». Я распускаю пучок на затылке и встряхиваю волосами. «И все-таки». Смахиваю жгучие слезы, опять улыбаюсь и всматриваюсь в ее расплывчатое лицо. Темные волосы аккуратно зачесаны назад и уложены в небольшой пучок. Возле пробора видны белоснежные корни.