Отставка господа бога. Зачем России православие? (сборник)
Александр Невзоров, автор легендарной телепрограммы «600 секунд», отец российской журналистики, бескомпромиссно вскрывает самые болезненные, актуальные проблемы современности в России и в своих очерках и публикациях пишет о том, что сегодня волнует как его самого, так и всех нас. Религия и школа, реформа образования и вектор развития государства, патриотизм и либерализм… обо всем этом ярко, образно, провокационно пишет один из самых известных публицистов страны в своих колонках для «Московского комсомольца» и журнала «Сноб». В данную книгу собраны самые интересные публикации Александра Невзорова. С автором можно спорить, не соглашаться или, наоборот, страстно его поддерживать, но узнать его точку зрения на самые острые вопросы наших дней всегда очень интересно!
Жанры: | Современное политическое положение, Публицистика |
Цикл: | Не является частью цикла |
Год публикации: | 2015 |
В книгу Александра Невзорова вошли статьи, выходившие в "Снобе" в 2012-2014 гг. В том числе публицистические опусы "Бедняга Фрейд" и "Реконструктуры "веры": психиатрия и религия" в качестве отрывков будущей книги. Все это создавало ощущение, что автор готовит неординарный труд, посвящённый научным вопросам. Вместо этого, оказалось, что перед нами всего лишь сборник ранее выходивших текстов. Поэтому данная книга годится только как ознакомительный экскурс с его публицистикой, или для тех, кто не следит за эфирами "Дождя" и "Эха", которые все больше напоминают аттракцион и ток-шоу. Скоро впору будет позвать туда Малахова и Гордона. "Сноб", в свою очередь, превратился в территорию Арины Холиной, Эллы Дерзай и Никиты Подгорнова. Статьи Невзорова, с его презрительным отношением к художественной литературе, при всем их ироническом тоне, выглядят там нелепо.
Территория вымирающей советской интеллигенции ("Эхо Москвы") - тоже место довольно опасное для интеллектуального здоровья. Есть большое подозрение в неискренности мелькающей там публики. Возможно, им просто не нашлось места в жюри "Ледникового периода" или "Танцев со звёздами", поэтому их сердца наполнены тревогой по судьбе родины. Там, как правило, представители отвлеченных, дилетантских профессий, режиссеры неизвестных фильмов и другие философствующие бездельники любят читать монотонные лекции по римской истории, мечтают вернуться в "совок", восторженно читать Шукшина и Трифонова, пить водку под Довлатова и Ерофеева, слушать песни Высоцкого и смотреть "Аншлаг". А ещё один занимательный лектор "дилетантских чтений" приложил все усилия, чтобы отбить у меня желание взять в руки хоть одну книгу братьев Стругацких и Джека Лондона. Поэтому последним, пусть и "сусловским" (у ответственных за пропаганду фамилии часто связаны с грызунами) островком, где можно постебаться над пейзажем окружающей действительности России остаётся "Дождь".
Прежний Невзоров, выходивший в малых дозах в "Уроках атеизма", в редких эфирах на радио, в батлах "Открытой студии", был эффектнее. Статьи этого периода довольно категоричны, в них больше задора. Среди прочих в книге есть статья "День мракобесия", посвящённая реформе РАН. Ее особенно интересно перечитать, вспоминая, как недавно отхлестали по щекам учёных мужей, задница которых пыталась занять сразу два стула.
Россия быстро забыла смысл и роль науки. У неё надо было бы отобрать мобильники, инсулин, лифты, самолёты и кардиостимуляторы. Лишить её электричества и автомобилей. Тогда бы общество, мгновенно забыв про "духовность", вновь оказалась бы на коленях перед знанием.
Перечисленным изобретениям мы обязаны не этим казенным бюрократам, присосавшимся к кормушке, а ребятам с Запада. Наши отечественные умы давно не радуют мир, кроме конференций по "русскому вопросу" в философии Бердяева и Леонтьева, обсуждений ранней лирики Пастернака, да какой-нибудь ноомахией или евпраксофией.
РАН была единственной силой в России, способной возглавить битву с наступающим мракобесием. Но она побрасала знамена, зажмурилась и излакейничалась. Так пусть теперь и "огребет по полной". За малодушие и конформизм. За попов в президиума научных конференций. За холуйские освящения лабораторий и библиотек.
Горевать особо не о чем.
Сам Невзоров занимает в российском информационном пространстве нишу Кристофера Хитченса и Сэма Харриса. А где эти славные бойцы из мира науки, которые должны занимать в окопе места Докинза, Деннета, Краусса, Пинкера и др. Кроме резких антиклерикальных высказываний В.Гинзбурга и Ж.Алфёрова вспомнить нечего. Первого уже нет в живых, а второй уже столь преклонных лет, когда можно ничего не бояться. Зона комфорта будет ссужаться и дальше. Докторов физико-математических наук на сытных административных постах будут сменять доктора теологии и профессоры богословия, они твёрдо пропишутся и будут сидеть на своих законных "16 аршинах".
Помимо православия, Невзоров отыскал себе ещё две груши для битья - русскую литературу и психоанализ, сосредоточив свою неприязнь на двух персоналиях: Достоевском и Фрейде. Надо отдать ему должное - он крайне остроумен.
В истечении срока годности русской литературы нет ничего загадочного. Время и полное изменение реальности всегда безжалостно к сочинениям, особенно к перегруженным идеологией. Простой пример - Достоевский. Как мы помним, именно его черносотенцы упорно объявляли своим кумиром и вероучителем. Они оказались абсолютно правы - иной аудитории у него практически не осталось. Правда, даже для них этот религиозный фанатик XIX века, крепко настоянный на эпилепсии и педофилии, чересчур "заборист", и при сегодняшнем "употреблении внутрь" разбавляется различными "а.менями".
Я никогда не слышал о людях, которые начинали читать Достоевского, чтобы приобщиться к православию. Достоевского читают, потому что он гениальный литератор. Но, разумеется, он не может быть серьёзным мировоззренческим примером, потому что не обладал достаточным даже для своего времени уровнем научной подготовки. Художественный текст создаётся не в просветительских целях.
Чем ценен Невзоров, так это умением сформировать запредельный уровень скептицизма и вогнать в тоску по астероиду не хуже Ларса фон Триера и Эмиля Чорана. Поэтому, если исключить из неё иронию, то в итоге мы получим крайний пессимизм относительно так называемых перспектив.