Горох с колхозного поля и цыпки на ногах
Студёный Енисей катил свои волны до океана, и это казалось таким загадочным и значимым в жизни. И почему мечты устремлялись туда, за этими тёмными серебряными водами, к тем клубам тяжёлых туч на севере, откуда в августе начинал дуть пронизывающий до костей холодом «сивер». Может потому что мы не знали о существовании далёких тропических морей и островов, или они казались чем-то сказочным. А в сказки сибирские пацаны верили не очень. Енисей прогревался до терпимой температуры только после Ивана-купалы, но купальный сезон быстро прекращался на Илью. Северное море манило своей широтой и многочисленными стадами моржей и котиков, ширина реки в тех краях простиралась до горизонта, а тайга по берегам была до того дикая, что только сравнимо с индейскими лесами Фенимора Купера.
Река кормила чалдонов, ребятишки становились взрослыми рано, они тоже участвовали в добывании даров реки. Рыбачили на перемёты, ставили мордушки. Рыбка попадалась разная – сорная и хорошая, но вся она была желанна, так как мясо летом в таких деревнях не ели. Первые походы на рыбалку были связаны с проверкой на самостоятельность, удачу и определённое везение. Однажды, сговорившись с другом, и я засобирался на реку. По всем канонам рыбацкого искусства идти надо было ранним утром. Червяки, леска, крючки были приготовлены с вечера, но… Старших братьев дома не было, ночевали они уже на Тису, на колхозном стане косарей. Младший не в помощь, а скорее обуза – его родители точно не пустят. Решено было уйти тайком, а обозначить своё решение стать мужчиной готовым уловом. Встреча у мельницы, которой уже давно не было, оставался только нижний венец из толстенных листвяжных брёвен, была неизменной традицией. Находилась она на краю села, не более двухсот метров от крайней кержацкой избы, но пацанам казалась дальним кордоном. В пять часов утра размотали и забросили перемёты, в семь часов утра уже прибежал крёстный и надавал тумаков за то, что «потерялся молчком». Несколько ершей и пара пескарей послужили слабым оправданием, но с тех пор рыбалка стала входить в сферу наших с братом обязанностей по снабжению сорной рыбой кур несушек. Сопливые ерши кололи руки и эти ранки долго болели, а если улов пескарей был удачным, бабушка жарила их в большой сковороде и заливала яйцом. Рыбаков хвалила вся семья. Эта рыбалка, по воспоминаниям, стала второй попыткой стать самостоятельным мужчиной. Первая была в четыре-пять лет в отцовой деревне в казацкой сибирской степи под Ачинском.
Два брата соседа, сыновья комбайнёра. Они были прекрасно знакомы с окружающими полями, старший уже ходил в школу в первый класс, младший был моим ровесником. Но чувствовали мы себя вполне взрослыми, по моим воспоминаниям. Я имел вполне здравое суждение о многих вещах в мире, и если чего-то не хватало, то это знаний и опыта. А опыт приходил со временем. Отношение к детям в казачьей деревне было специфическое – детей у всех было много, представлялась им полная свобода, но и спрос начинался рано. Мы бегали босы по коровьим лепёшкам, и мне доставляло удовольствие видеть зелёные пузыри между пальцами. Помогали ставить старику соседу мордушку на пескарей и гальянов в малом притоке Чулыма. Украдкой залезали в громадный огород соседа китайца и срывали неизвестно для чего большие зелёные головки мака. Они походили на гранаты, и ими мы «взрывали танки противника». Босые ноги покрывались «цыпками», как и тыльная сторона кистей рук. Болело сильно. Дед осмотрел и вынес вердикт – «Сашка абасцы ему ноги». Сашка был совсем малой, от него это не было обидно. Растрескавшаяся кожа завопила от соли, но быстро успокоилась. К вечеру бабушка помыла мне ноги и нажевала какой-то травки. Утром кожи и на руках, и на ногах была уже здоровой.
