– Отец, сегодня я в последний раз прихожу к тебе… Мы улетаем в Нью-Йорк. Путь будет непростой, сам знаешь, но после всех этих допросов и слушаний я понял, что это не жизнь. Несмотря на охрану, я чувствую, что за нами следят люди из организации. Твоей внучке уже шесть, и осенью ей пора в школу, из-за меня у неё будет много проблем здесь… Ещё бы… Дочка человека, лицо которого мелькало в газетах со дня твоей смерти… Эх… Бать… Кто бы мог подумать… Как обычно, в этот день я здесь, с тобой. Погодка сегодня только не очень. Хорошо, что зонт взял. Я, как всегда, один. Это ведь только наша с тобой встреча… Как и было всегда. А в целом, всё неплохо для жизни под колпаком. Сколько имена ни меняй, всё равно кто-то сливает информацию местным журналистам… Тут есть люди из организации – это точно. Так что… Американцы предложили нам хорошую защиту в честь наших давних заслуг, и я больше верю им, так как немцам наше пребывание в их стране уже порядком надоело. Ганс предупредил меня о том, что в их ведомстве грядут большие перемены. Хороший он мужик, хоть и немец… Я смотрю, у вас с мамой тут всё хорошо, очень ухоженно всё… М-да… – мужчина приподнял стакан с водкой и, выдохнув, выпил его залпом. Дождь барабанил по чёрному зонту, хмурое серое небо над берлинским кладбищем грустило вместе с одиноким визитёром. Он смотрел на два чёрных памятника с русскими именами на латинице. Вокруг общей могилы такой же плиткой была выложена аккуратная окаёмка, на которой стоял полный гранёный стакан, накрытый чёрным хлебом. Каждый год в день смерти отца мужчина приходил сюда, выпивал и разговаривал со своими родителями. Ему было уже тридцать три года, но выглядел он старше своих лет. Лицо его вытянулось, на тёмных волосах то и дело проступала седина, тело высохло, словно дерево посреди пустыни. Длинный тёмный плащ висел на нём, словно перчатка на карандаше.
– Я часто вспоминаю друзей. Было бы всё просто с перелётами – навестил бы и их тоже, но сейчас в Россию возвращаться небезопасно. Не то чтобы я боюсь… Точнее, я боюсь, но не за себя, а за семью. Ведь, если меня схватят, они останутся совсем одни… Так что снова приходится бросать всё и бежать. Благо там уже всё договорено. Поработаю на тамошнее сопротивление. Поначалу, думаю, будет сложновато, но мы уже привыкли к сложностям. Знаешь, за мной будут наблюдать. Но за восемь лет слежки это стало уже обычным делом, жена только всё никак привыкнуть не может. Вернее, ей совсем тяжело… Она одержима возвращением домой, совсем потеряла рассудок…
Хмурый гость посмотрел на небо: дождь закончился. Сложив зонтик, он положил его на скамейку, налив себе ещё водки. Имена его родителей молчаливо смотрели на него. На душе было грустно и тяжело, казалось, что томные тучи всем весом давят на нутро. Он выпил.
– Э-хм… В какой-то момент, помнишь, тогда, когда мы с тобой сидели на берегу речки, ты сказал мне, что тебя никогда не простят… Ты заплатил высокую цену за свои грехи, думаю, тебе зачлось там… – он ткнул пальцем в небо. – Я это знаю…
00:00. Андрей
– Пора, Андрей, – с этими словами человек в балахоне надел капюшон и направился к парте, на которой лежали пистолет и старинные песочные часы.
Андрей не знал, что ему делать: верёвки больно сдавливали руки и ноги, балахон взял пистолет. Он молча сел на стул у парты и, дождавшись второго звукового сигнала, направил оружие на пленника…
Получасом ранее. Лис, Валера и Серёга
Лис очнулся в тёмном помещении. Руки и ноги были надёжно связаны. Голова раскалывалась. Он попытался перевернуться и упёрся лицом в чьё-то плечо. Кто-то тихо замычал. По голосу Лис узнал Серёгу.
