Суббота, 30 декабря, 2016-го, 20.50
Сегодня сижу дома. Вечер. Дома никого, только мы с котом. Чёрный “Каз” (в смысле: а-нова) развалился на журнальном столике, вернее на газетах “Парижанин”, а я откинулся на итальянском диване: “Развались-Провались” и, отбросив афоризмы Николы (Макиавелли), случайно включил “ящик”. Загорелось документальным, запахло порохом. Убийство? Держись, Агата. И даже не запахло. Уже… Три адвоката спорили до хрипоты о деле Беттины Бо, которую (“Бо”) можно, при желании, перевести как Беттину Прекрасную, если не обращать внимания на грамматические штучки, на мужской род.
А на женский?
А на женский… смазливая самочка, секретарша директора-собственника небольшого заводика “Принцып” (может из за Гаврилы?) по производству окон, нет, не выбросилась из них через фрамуги и форточки, хотя выбор был великолепен, а просто нажала на курок три раза. В спину. Её любовник… так лицом… в придорожную канаву-канву. Ну, ладно, в Сент-Этьене чего не бывает… Через пару часов после пороха и курка из всех окон, готовых и не… рабочие лица, выразили беспокойство. Звонки в полицию: “Вы же – овчарки. Вы и ищите”… Но рабочая совесть… не выдержал пролетариат… снарядил три рабочие смены… сами пойдём поищем, фрамуги подождут… любили его… И не зря. В трёх километрах от принципиально немытых окон нашли-увидели ноги директора Филиппа, обутые в шикарные английские ботинки “Bailly” (700 евро пара), размер сорок шесть. Не ходок, ходок в холодок, отходил, отошёл.
А при чём тут мы, ну “мы” – это я и “Каз”? Но во всяком случае меня эта Беттина чем-то зацепила. Но чем? Не пулями же, решетом-рикошетом?
Беттина, Беттина… Что-то мне говорит… это странное, женское иностранное имя… на два “Т”… (а в данном – пистолет “ТТ”). “Каз”, лёжа на спине, потянулся всеми четырьмя лапами и показал этим, что ему пофигу все эти проклятые вопросы, сорокалетние страдания и мутные воспоминания.
Беттина, Бетина… ничего не помню, старый идиот! Ах, да! Вена! Сорок лет тому… Я жил там три недели напротив отеля “Беттина”, где тоже жили или пытались жить, выброшенные из одной шестой еврейские люди, в общем… все по вызову, кто-то по зову, ну, в общем, все те, у кого на подошвах…
Из всех эксцентрических фигур, вываливающихся из парадняка, но не из окон, “Отеля Беттины” этот силуэт был самым эксцентричным. И даже не один – два. Бородатый, оборзевший, весёлый человек со своей белой борзой. Костю Кузьминского (а не его собаку) я знал ещё по Ленинграду, и в некотором роде это было “шапочно-пунктирное” знакомство, хотя…
1966 год. Петропавловка… где-то ближе к вечеру, в 17.47, когда гуляют парами милиционеры.
Солнце начинало зевать и ещё только подтягивалось к сумеркам… С кем я был и как я туда попал, совсем не помню. Помню только то, что на стене какого-то мрачного каземата два молодых человека (с)крестили свои не шпаги – рапиры, не удивительно, что оба были без защитных масок. Мой спутник заметил:
– А бородатый, поэт.
В памяти осталось, только профиль заросшей бороды Кости Кузьминского и его отчаянная защита “крэгом”…
1967 год. Суббота. 7-я Красноармейская. Около семи вечера. У меня – в пятнадцатиметровой и квадратной комнате. Кто-то кого-то привёл на это “трёхсемёрочное” несрочное чаепитие, то ли Кузьминский – Лёнечку (Аронзона), то ли наоборот – Аронзон – Костю, но оба появились – без борзых, в бородах, это уж точно. Чёрные волосы на лице Кости в этот раз лезли так, что белому (человеку?) там просто делать было нечего.
О чём говорили, что ели, что пили сказать уже сейчас трудно. Наверное “докторскую” (колбаса) по 2р.70 и эти три цифры – “777” – портвейна – из Рейна, разлива – из Разлива, из ближайшего гастронома, на 5-й Красноармейской. Запомнилась только симпатичная пикировка обоих, в бежевых обоях с белыми оборками в обморок. Леня выдал четыре строчки, а может больше, но в памяти засело только это:
