В суровом 1918 году в Советской республике не было хлеба, сахара, дров, керосина… Исчезало многое из привычного. Происходили непонятные события: в том году пропала половина февраля, то есть из жизни каждого жителя выпали четырнадцать суток. По декрету Ленина в стране вводилось европейское летосчисление: григорианский календарь вместо прежнего юлианского. Люди, заснув вечером 31 января, проснулись на следующее утро 14 февраля. Новации сыпались на граждан Республики ежедневно. От них голова шла кругом.
Начальник разведывательного отделения штаба Балтийского флота лейтенант Владимир Константинович Тихонов сокрушался от каждой новости, приходившей «из-под Шпица», из Морского генерального штаба, находившегося в ту пору в Петрограде, в здании Адмиралтейства. Через месяц после октябрьского переворота 1917 года и начала эпохи перемен Тихонов побывал «под Шпицом», куда ему было велено прибыть для доклада о деятельности разведки Балтфлота.
В ночь перед той поездкой ему приснился бывший начальник, полковник Генерального штаба Илья Иванович Стрельцов, сгинувший в морских волнах в декабре 1916-го. Опытный разведчик, как прежде, ходил по кабинету и убедительно говорил:
– Имейте в виду, Володя, главнейшая задача противника – уничтожить нашу разведку, которая всю войну житья ему не дает. Никому не позволяйте разрушить то, что мы с вами создавали с таким трудом!
Тихонов попытался возразить:
– Да что вы, Илья Иванович! Неужто такое может произойти?
– Увы! Германцы через своих людей в русской революционной среде будут наносить разрушительные удары по нашей армии и флоту, а в первую очередь захотят расправиться с разведкой…
Приехав на поезде из Гельсингфорса, Тихонов, как обычно, быстро одолел путь от Финляндского вокзала до Адмиралтейской набережной. Перед входом в святая святых русского Морского ведомства, здание которого красовалось на берегу Невы два века, придирчиво оглядел себя: жестом прямой ладони поперек козырька проверил, ровно ли стоит кокарда на фуражке, щелчками пальцев поправил манжеты под рукавами мундира, на каждом из которых сверкали два золотых шеврона. Надо заметить, что погоны со звездочками у офицерского состава отменили давно, но у флотских с обозначением званий проблем не существовало: один шеврон – мичман, два – лейтенант, три – старший лейтенант, один широкий – кавторанг, два широких – капитан первого ранга. Придержав шаг перед дверями знакомого здания, Тихонов подивился первым переменам.
У дверей вместо одного строгого часового расположилась живописная группа вооруженных матросов. Их было человек шесть, все с разных кораблей, если судить по названиям на ленточках бескозырок. Вид они имели грозный: винтовки за плечами, ручные гранаты пристегнуты к ремням, черные бушлаты крест-накрест обмотаны пулеметными лентами. Новенький, не стрелявший, судя по виду, пулемет «максим» стоял рядом для устрашения врагов. Впрочем, матросы не следили за входящими в Адмиралтейство, они оживленно разговаривали между собой и лузгали семечки.
Лейтенант обошел их и открыл тяжелую дверь.
В историческом беломраморном вестибюле дежурный офицер проверил документы и пропустил наверх по парадной лестнице, именовавшейся во флотском лексиконе трапом. В былые времена лестница была пуста, по ней изредка проходил кто-нибудь из старших офицеров. Теперь здесь перед взором Тихонова вверх-вниз сновали люди, в основном штатские или нижние чины. В руках они несли папки, из которых торчали какие-то бумаги.
На втором этаже лейтенанта ожидало новое чудное событие: там некая молодая особа с каштановыми волосами, в кожаной куртке и офицерских сапогах, явно позируя, водила, словно на экскурсии, группу солидных людей в пальто и котелках по апартаментам бывшего морского министра Ивана Константиновича Григоровича.
