Пролог
1690 год. Голландский математик и астроном Христиан Гюйгенс ван Зёйлихем получил интересное письмо. Никола Фатио де Дюилье – его хороший знакомый, женевский математик – изложил в нем неожиданную версию одной фундаментальной научной теории…
I. Каравелла
Светар вздрогнул и, замерев взглядом на большом экране, застыл на месте. Из космической черноты прямо на него смотрело кольцо гамма-крастера. Внутри все оборвалось. На лбу приступили капельки пота. Еще немного и невидимые лучи превратят его корабль в точно такую же космическую черноту…
Неужели вот так все закончится?! Несколько лет перелета к Эриде – самой удаленной от Солнца карликовой планете, несколько месяцев одинокого ожидания на пустынном карлике до сближения с орбитой заброшенной станции, несколько недель полета к космическому призраку и… достигнув цели, рассыпаться в ничто! И всё из-за идиотского авантюрного пари…
Каравелла – такое странное романтическое название имела потухшая станция. Она двигалась на задворках солнечной системы чуть дальше Эриды по математически точной круговой орбите. Когда всех работников, занятых в ее программе, – и тех, кто вернулся со станции, и тех, кто обеспечивал ее работу с Земли, и даже тех, кто занимался ее консервацией на месте, поразила неизвестная науке болезнь, превратившая людей в ходячие «овощи», миссия станции обросла самыми невероятными легендами. Все это произошло почти сто лет назад. Тогда же, вернее, лет за десять до ее консервации назначение станции было засекречено по самой высшей категории. После выполнения программы Каравеллы во всех ведомствах были уничтожены файлы с информацией о ней.
И вот дуло крастера, смотрящее прямо из станции-призрака… Следующие минуты показались Светару бесконечными. Не отводя глаз, он ждал конца. Но время текло, а испепеляющего удара все не было. Лишь экран отчего-то подернуло полупрозрачной дымкой.
Когда экран снова очистился, лицо Светара вытянулось в неврастеническом изумлении – кольцо крастера исчезло.
Еще минуту Светар, застыв в неподвижности, с неверием смотрел в глаза подаренной жизни. И, наконец, его рука, подрагивая, поднялась. Онемевшие скрюченные пальцы убрали с бровей огромные капли пота.
Значит, Каравелла жива?!
И обессилевший от пережитого шока Светар уже безвольно наблюдал, как громадная станция, которую все давно считали мертвой, втягивала его транспортный корабль в огромный засветившийся ослепительными огнями зев приемного отсека…
II. За сто десять лет до этого
Большой, занимающий всю стену черный экран, казалось, погрузился в глубокий сон. Будто уснули и рассыпанные по его вогнутому полотну точки-звезды. Главный конструктор Каравеллы сидел напротив экрана и, застыв в неподвижности, неотрывно смотрел на самую яркую из них. Ее свечение искусственно приглушалось, иначе глядеть на звезду было бы невозможно. В открытом космосе она ослепляла невероятным сиянием – настолько непривычным для простой звезды, что могла даже погружать в слабый гипнотический транс.
Отсюда, с дальних окраин планетной системы, такой необычной, завораживающей точкой – всего лишь точкой, но неоспоримой хозяйкой звездного небосвода виделось… Солнце. Да-да, это было далекое Солнце…
По краям экрана вытянулась сложная графика с многочисленными фигурками и цифрами. Ее тонкие линии слабо мерцали, будто замерев в чуткой полудреме. Тридцать часов назад был запущен Процесс. Половина этого времени необходима пучку нейтринных волн, чтобы от орбиты Каравеллы долететь до Земли, и еще восемь минут, чтобы достичь Солнца. Теперь перехваченный и перезапущенный околоземными спутниками он возвращался обратно. Его и ждали мерцающие цифры на экране.
Неожиданно раздался голос диспетчера. Главный конструктор невольно вздрогнул и напрягся. Это был тот самый голос, который тридцать часов назад дал старт Процессу. Вместе с пучком нейтринных волн он унесся к Земле и теперь вернулся на Каравеллу.