>Тень (псих.) – это все наши чувства, желания, черты характера, которые мы отказываемся принимать.
Листаю объявления на «Крейгслист», когда на телефон сыпятся оповещения. Не успеваю их смахивать, чтобы хоть что-нибудь рассмотреть.
«Скажи, где ты, мы приедем заберем тебя».
«Я больше не сержусь на тебя. Гаррет тоже. Вернись домой. Что ты там будешь делать одна? Ты даже стиральную машинку включать не умеешь».
«Детка, перестань дуться».
Они приходят от матери, которая хочет, чтобы после всех сказанных ею слов, я её простила. Дыхание перехватывает от обиды, когда вспоминаю, что она мне тогда наговорила. Но дело не в ней. Мои руки дрожат не из-за того, что она поверила ублюдку, которого знает без году неделя, а не родной дочери. Совсем не из-за этого. Меня всю выворачивает наружу от мысли, что я вновь увижусь с ним. И в этот раз не смогу убежать.
– А ну-ка дыхни на меня. Ты что, сегодня пила? – Гаррет взяла меня за плечи и посмотрел в глаза.
– Немного.
– Сегодня большой праздник, – он наклонился к моему уху. – Матери я, так и быть, не скажу.
Мы стояли на заднем дворе нашего дома после моего выпускного из старшей школы, с которого меня забирал Гаррет. На мне было небесно-голубое платье с разрезом на юбке чуть ли не до пупка. Оно красиво переливалось в свете садовой лампы, я опустила голову и заметила, что посадила небольшое пятно на лифе. Отчим тоже на него посмотрел, и мне стало ужасно неловко от того, что он пялится на мою грудь в полутьме, когда мы остались один на один.
Гаррет улыбнулся и, обхватив меня большими загорелыми руками, прижал к себе. «Всё-таки окончание школы, праздник, пусть», – подумала я, хотя эти нежности меня страшно смущали. Ладони скользнули ниже, туда, где начинались ягодицы. В его объятьях я почувствовала себя мотыльком в зубах ящерицы, чьи крылья вот-вот могут сломать. Попыталась вырваться, но безуспешно. Еще и алкоголь выпитый тайком на вечеринке подтормаживал движения. Пока я барахталась между деревянной панелью за спиной и туловищем Гаррета, он успел скользнуть горячими пальцами в разрез на платье и вцепиться в ляжку в дюйме от моих трусов.
– Ты какого творишь? – ощерилась я, но мой рот тут же накрыли влажными губами.
– Я так давно ждал твоего совершеннолетия, милая. Если бы ты знала.
Гаррет, который не пил ни капли за весь день и, вообще, за последние много лет, посмотрел на меня пьяными блуждающими глазами. Его гладкая лысина блестела в свете лампы, а лицо исказила отвратительная гримаса. Тело пронзил страх. Я всегда побаивалась отчима, когда-то он был морпехом и наверняка убивал людей, пусть никогда и не признавался мне в этом вслух. Ровно до этого момента Гаррет относился, ко мне как к несмышленому ребенку, которому многое не стоит знать. Меня не отпускали на ночевки, не разрешали ездить в летние лагеря и даже получать подарки от школьных поклонников. Теперь я поняла, почему: Гаррет хотел уберечь меня для себя. Вот скотина.
В эту секунду я набрала в рот воздуха и закричала, что есть мочи. Это сработало: он отпрянул, испугавшись, что я разбужу мать, Конни, соседей и всю округу. Воспользовавшись его растерянностью, я напрягла последние силы и вырвалась из ослабленной хватки. Дальше спотыкаясь побежала по лестнице наверх, в спальню, которую подперла стулом. Замка у меня никогда не было. Потом всё померкло. Только помню, что всю ночь ловила ртом воздух, задыхаясь от ужаса и отвращения.
«Если прямо сейчас ты мне не ответишь, то можешь забыть обо мне и Конни раз и навсегда. Это просто свинство. Угораздило же меня воспитать такую безмозглую дуру».
