Жар солнца выматывал. Только апрель на дворе, а словно уже разгар лета. Делать ничего не хотелось. То есть совсем. Что же будет в июле, когда асфальт буквально плавится от солнца? На экране друг за другом сменялись кадры чужой жизни, а мне было неинтересно. Пусть все идет само по себе, без моего вмешательства. Мне на прошлой неделе соседи с нижнего этажа попытались мозги прочистить: мол, не лезь в чужие жизни. Пусть люди сами разбираются, неужели еще не наигрался. Вот я и подумал, а правда, что у меня больше дел что ли нету? Да плевать мне на то, что эти люди со своими жизнями творят. Нравится им совершать ошибки, чудить, так пусть и живут, как хотят. А я самоустраняюсь. Не буду даже смотреть как они свои судьбы калечат. Не видят у себя под носом элементарных вещей. Мне пора заняться… астрономией. А то и там сущий бардак. Кометы вот-вот начнут свои орбиты менять, туманности рассеются. Или прилечь, отдохнуть, пусть весь мир подождет?
Вселенский режиссер потянулся, вздохнул и отошел от огромного окна, в котором виднелась Вселенная. Словно в иллюминаторе космического корабля, пролетали одна за другой планеты и звезды. Где-то вдали едва виднелся небольшой мячик сине-зеленого цвета – Земля. Надоело вмешиваться и помогать этим землянам. Сами они так напутали в своих жизнях, что просто слов нет. Пусть все идет своим чередом. Не будет он ничего делать.
* * *
В своей двухкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома спал Владимир Осипенко. Однако яркие лучи солнечного света, проникающие в помещение сквозь оливковые цвета плотную занавеску, падали на тело мужчины.
Дверь в комнату Владимира заскрипела, и в помещение мгновенно хлынул свет из дверного проема, словно дальний свет фар автомобиля выхватил из полумрака комнаты тело спящего человека. Ударил ему прямо в глаза и Владимир на мгновении открыл их. На пороге комнаты стояла мать. Валентине Осипенко на вид было около сорока лет, стройная фигура, темно-зеленые глаза, короткие, рыжие волосы, прихваченные сзади заколки, не портили ее. Как и старенький домашний розовый халат.
– Ты же не собираешься весь день провалятся в постели? – Проходя в комнату, чтобы открыть балкон, строго спросила мать.
– Мам, мне сегодня во вторую смену, я хочу еще поспать, – растягивая слова, нехотя ответил Владимир и перевернулся на другой бок.
– Поднимайся с кровати, хоть поешь, – настаивала мать.
Она покачала головой, видя, что Владимир поднял голову с подушки, а вид у него был, словно он всю ночь безбожно пил. Короткие черные волосы растрепались в разные стороны, глаза не открывались, ресницы как будто были приклеены клеем, во рту сушняк.
Он нехотя встал и отправился в ванную. Там он посмотрел на себя в зеркало и содрогнулся. Под темно-голубыми глазами были огромные мешки от недосыпания. Мужчина разгладил правой ладонью волосы влево. Все его тело было худое, даже в овальном зеркале, висевшем над раковиной видны были выпуклости ребер.
Ванная комната представляла собой убогий уголок квартиры, где давно не было ремонта. Пол выложен белой четырехугольной плиткой, сама чугунная ванна стояла на полу на четырех проржавевших лапах. Водопроводный кран над ней был покрыт ржавчиной, напротив ванны помещалась раковина. Рядом располагался унитаз со сливным бочком, напротив унитаза на мощных болтах был ввинчен в стену змеевик. На котором висели две пары семейных мужских трусов, три пары черных носков. Под змеевиком втиснулась стиральная машинка-автомат.
Владимир открыл кран. Зашумела вода. Он вымыл руки, лицо, потом почистил зубы. Вышел из ванны и отправился в свою комнату. Зайдя в комнату, открыл шкаф, что располагался в левой части комнаты. Достал оттуда темно-синие джинсы, черную майку.
