Поезд быстро мчался меж пологих холмов, поросших редкой, увядающей на солнце травой. Позади остались шумные улицы Вены и Дрездена – эти широкие проспекты и площади, эти узкие, петляющие бесконечными туннелями старинные переходы, и если забыть, в каком ныне веке живешь, то можно ненароком представить себе, что вдруг очутился в Средневековье: столь невероятное сочетание современности и традиций старины! Чуть облокотившись тонкой рукой в элегантной перчатке, искоса посматривая то в окно, то на спящего напротив супруга, Елизавета Андреевна вздыхала, предвкушая лицезреть новые места, вспоминая оставшиеся за спиной недели, прожитые в благородном краю северной Европы.
Елизавета Андреевна Вишевская, урождённая Калугина, была молодая, весьма привлекательная, цветущая тёплой красотой женщина лет двадцати восьми. Дочь отставного полковника и столбовой дворянки, благородная, чуткая в своём воспитании, образованная и начитанная, она являлась гордостью родителей, некогда живущих в большом поместье за пределами Санкт-Петербурга и ведущих открытый светский образ жизни. С самого рождения Елизавету окружала пышная роскошь светских приёмов, когда со всех уголков столицы съезжались благородные, полные горделивого достоинства высокопочтенные дамы и господа; в широком зале в канделябрах горели свечи, в воздухе витал аромат духов и тяжёлые запахи душистых цветов, играла музыка, отовсюду слушались смех, разговоры, мужские голоса, спорящие о чём-то, тонули в водовороте стука каблуков пар, кружащих в вальсе.
Маленькой Лизе в силу возраста было воспрещено появляться на балу, но от этого задор её детского существа ещё более усиливался, когда, пробравшись тайком к заветной двери, украдкой прячась за широким рядом высоких колонн, она наблюдала за движущимися силуэтами гостей и каждая из дам, будь та молода или стара, казалась ей необыкновенно, сказочно прекрасной в широких атласных ли, шёлковых платьях, инструктированных рюшами, воланами, пышными лентами и драгоценными камнями. Уже тогда в маленькой головке девочки зародилась томительная радостная мечта – по достижении нужного возраста покорить весь пышный свет: сначала в столице, потом в Империи и затем в мире. Мать её, Мария Николаевна, была иного склада характера: уравновешенная, стремящаяся к простому семейному очагу и разделяющая увлечения супруга лишь по чувству долга, ибо покорность пред более сильным и более величественным текли у неё в крови.
Андрей Васильевич Калугин, человек жёстких правил и устоев, женился на Марии, только пленившись её дивной красотой; тогда, у алтаря, ему было двадцать шесть лет, а ей всего пятнадцать. Робкая, несколько неуклюжая, Мария Николаевна с христианским смирением приняла на себя все тяготы да заботы о семейном гнезде. Первые дни замужества казались ей настоящим адом: как нежный цветок, вырванный из благодатной почвы вместе с корнем порывом ветра, так и она очутилась на ложе незнакомого, далёкого от неё человека, чей армейский характер проявился на следующий день после венчания. Мария Николаевна тихо плакала, когда никто не мог видеть её слёз, а супруг, преисполненный гордости, что взял в жёны одну из самых первых красавиц, большую часть времени пропадал на службе, после, заезжая домой лишь отужинать, вновь покидал молодую супругу и отправлялся с друзьями-приятелями в игорные дома.
Постепенно Мария смирилась с недостатками Андрея Васильевича, зато в истинной христианской добродетели отмечала все его достоинства. Калугин, человек внутренней благородной почтенности, по достоинству оценил истинное признание жены, её молитвами смог побороть собственный буйный нрав, став если не лучшим, но примерным семьянином семейства. Через год после свадьбы Мария Николаевна разрешилась от бремени мальчиком. Роды оказались тяжёлыми и жизнь её была в опасности. Доктор смог помочь несчастной, но предупредил новоявленного отца, что супруге необходим покой, а лучше для неё, добавил врач, отправиться отдохнуть – куда-нибудь, подальше от шумного, многолюдного города, в тихое чистое место.