§ 1. О главном празднике моей жизни
Десять лет назад, когда я заканчивал работу над первым вариантом этой книги, у нее было совсем другое название. Тогда я всего лишь пытался рассказать о переломной половине девятого десятилетия русского XX века как о чуде освобождения от советского тоталитаризма, о чуде, которого еще в начале 80-х никто не мог предсказать.
Ведь со всех точек зрения перестройка Горбачева была событием всемирно-исторического значения. В эти годы окончился начатый в 1917 году уникальный эксперимент по переделке всей природы человека, по уничтожению всех оснований человеческой цивилизации: частной собственности, частного интереса, разделению на классы, демократии, религии и религиозных чувств и т. д. И поэтому, само собой, казалось важным рассказать, как это произошло, какие идеи, человеческие мотивы, ценности стояли за этим чудом, переломным событием в истории человечества. Мне еще недавно казалось самоочевидным, что свободы, которые принесла перестройка Горбачева, которых были лишены советские люди на протяжении десятилетий, и прежде всего право «жить не по лжи», право говорить вслух все, что ты думаешь, право увидеть собственными глазами мир, семьдесят лет закрытый от тебя железным занавесом, свобода совести, свобода предпринимательства, все те блага демократии, которые посыпались на нас в конце 80-х как из рога изобилия, – право прочитать все, что было написано нашими национальными гениями, гениями русской общественной мысли, и прежде всего о гражданской войне, – должны восприниматься нормальными людьми как праздничные дары, как источник радости.
Как мог я, на протяжении десятилетий будучи невыездным, не радоваться тому, что наконец на 47 году жизни я сажусь в самолет, вылетающий из Шереметьево во Франкфурт-на-Майне? Чудо. Еще пять лет назад я этого не ожидал. На протяжении всей советской истории многие, очень многие и, как правило, самые талантливые и одаренные советские, русские люди всю свою жизнь мечтали об этом, о том, что наша страна наконец-то освободится от всех советских противоестественных запретов, от поразительной скуки и ложности всего, на чем держалась советская идеология. Но они так и уходили в мир иной со словами «а советский маразм все крепчает и крепчает». И единственной радостью в их жизни оставалось прочитать полученную от друзей перепечатку «Размышлений о русской революции» Николая Бердяева, «Котлован» Андрея Платонова или еще лучше – самиздатовский текст сборника «Из-под глыб». Мой друг и наставник Володя Кокашинский в 1978 году, зная, что он умирает от рака, во время нашей последней встречи подарил мне как раз запретную книжечку «Из-под глыб». Она до сих пор хранится у меня на полке книжного шкафа, где собраны самые ценные и важные для меня тексты. Рядом с «Вехами».
А здесь, когда еще перед глазами стоит на мавзолее Константин Устинович Черненко как олицетворение дряхлости и беспросветности всего нашего советского бытия, уже Горбачев, следующий Генеральный секретарь, говорит о гласности, говорит нормальным человеческим языком, говорит о нормальных человеческих чувствах. И самое поразительное, ошеломляющее, о чем я уже сказал, – доступность всего, что десятилетиями было под запретом.
Еще десять лет назад талантливая, красивая Ирина Балакина, сотрудница Института философии АН СССР, кончает жизнь самоубийством, не соглашаясь с запретом на публикацию своей книги, самой главной ее книги – книги о Николае Бердяеве. А тут, уже в первые годы перестройки, начинается издание не только все же страдавшего «левизной» Николая Бердяева, а всех без исключения творцов русской религиозной философии начала XX века. Издательство «Правда» печатает еще в 1990 году «Истоки и смысл русского коммунизма» Николая Бердяева, становятся доступными «Несвоевременные мысли» Максима Горького, «Окаянные дни» Ивана Бунина, «Дневники 1917–1919 годов» Владимира Короленко, Петербургские дневники 1914–1919 годов Зинаиды Гиппиус и т. д. Наконец-то, спустя семьдесят лет, соединились русские века, дореволюционная русская общественная мысль пришла в кончающую свою жизнь советскую Россию. Как тогда казалось, навсегда оканчивалась эпоха тупой советской образованщины.
