Лучи яркого солнца норовили пробиться сквозь плотно занавешенные коричневые шторы.
Напротив окна стояла инвалидная коляска заграничного производства. В ней сидела женская фигура, облаченная в строгое черное платье под горло.
На голове, по-старушечьи, был повязан синий платок. Женщина сидела, не двигаясь, казалось, она пыталась что-то рассмотреть сквозь плотную штору окна.
– Мам, – в комнату вошел симпатичный брюнет, – может, покушаешь немного?
Парень опустился перед женщиной на колени:
– Моргни два раза, если хочешь есть.
Женщина подняла на сына глаза и два раза устало моргнула. Парень улыбнулся и, взяв в свою руку худую кисть матери, нежно сжал ее:
– Мам, все образуется. Ты у меня скоро снова будешь ходить и разговаривать начнешь.
Женщина покосилась на сына и, высвободив от его хватки, подъехала на кресле к окну.
Она медленно запрокинула кверху руки и вцепилась в штору, пытаясь ее отдернуть.
– Мам, я открою, – Егор бросился к матери, пытаясь ей помочь. – Совсем открыть или немного?
Людмила собрала пальцы в щепотку, давая понять сыну, что шторы сдвинуть нужно чуть-чуть.
Да, вы не ошиблись. В инвалидном кресле сидела судья Громова.
А бегал перед ней, пытаясь всячески угодить матери, младший сын Егор.
Он чувствовал свою вину за то, что произошло полгода назад.
Помнил, как мать выстрелила себе в голову. Помнил, как щупая пульс на запястье, уже думал, что потерял ее.
Помнил, как сказал Юле, что спасать уже некого. Но та, не послушав его, вызвала «Скорую помощь».
И именно меры, предпринятые Юлей Климовой, помогли спасти судью Громову от неминуемой смерти.
Пуля прошла по касательной, частично задев мозг. Именно так сказал врач Егору.
Мужчина три месяца ежедневно сидел возле кровати матери, впавшей в кому.
Помнил, как ликовал, когда узнал, что она пришла в себя. Помнил, как плакал, узнав, что она не может говорить и ходить.
Но радовало, что Людмила узнавала всех и могла общаться на бумаге, хоть и с трудом.
Во всем, что случилось с матерью, парень винил только себя и никого больше.
Не поговорил с матерью, не выслушал, не попытался убедить в том, что любит ее так же, как и Юлю.
И, в конце концов, не отправил к психологу, а просто агрессивно реагировал на каждое ее слово и действие.
Отсюда и нервный срыв, который привел к тому, что судья Громова взялась за пистолет.
Вина ела мужчину изнутри, заставляя каждую ночь просыпаться в холодном поту…
Людмила хоть и шевелила руками, писала, могла нажать на кнопку, чтобы коляска передвигалась по комнате, но пищу принимала с трудом.
Ложку в руке держала плохо. Поэтому Егору приходилось кормить ее три раза в день.
Юлю Громова к себе все эти три месяца, что жила в квартире сына, не подпускала.
Зато очень была рада видеть двухгодовалую внучку Машеньку, которая подходила к бабушке, что-то лепетала и гладила ее по руке.
– Мам, – Егор покосился на наручные часы, – опаздываю сильно. Тебя Юля покормит, хорошо?
Уголки губ на лице Людмилы тут же опустились. Она скривила недовольную гримасу.
– Мам, ну мне, действительно, некогда, – Егор поцеловал мать в щеку. – Всего один раз, – добавил он и, не дожидаясь от нее какой-либо реакции, вышел за дверь.
*****
Юля с подносом застыла у двери, ведущей в комнату к судье Громовой.
Даже сейчас девушка ее боялась, хотя понимала, что та ничего не может ей сделать.
Но когда она входила внутрь с Егором, было как-то намного спокойнее и надежнее.
Промешкавшись еще около пяти минут и поняв, что суп сейчас остынет, Юля вошла в комнату.
Людмила сидела в инвалидном кресле у окна и смотрела на скакавших по веткам птичек.
– Я вам покушать принесла…суп, – девушка поставила поднос на стол. – Хлеб будете? Моргните два раза, если будете.
