-– Дисгармонии в унисон –
***
У сердца довольно странная форма:
То ли водами камень обточенный,
То ли кривой костлявый кулак,
То ли уголь неотшлифованный.
Но кровь – она алая, она само пламя,
Подпирающее небо,
Что опрокидывается в тьму.
А тьма сжимается в аортах,
Прикидываясь, будто не знакома ей
Такая же родная и хрупкая тоска
По бессердечному огню
В росчерках немого неба.
***
Оставит солнце царапины
На матово-белом снегу.
Вальсирующими изразцами
Лягут снежинки, как резь на фольгу.
Последнюю каплю черствеющей крови
Прольёт на залив закат.
Птенцы снегирей в гнездовье
Под крылом у судьбы, одинокие, спят.
На зияющий космосом купол
Устало взирает ночь-вдова.
Засыпают крыжовники в клумбе –
Не к лицу всё равно кружева.
Грядёт смертоносной лавиной
Синева, разметённая в крик.
Для грусти сейчас не нужно причины,
Уцелевший лишь нужен мне черновик.
Мы бы по-новому всё разыграли,
Переписали б на крайность, возможно, два года…
Но что нам тогда исправлять надлежало?
Самим же так жаждалось взлёта.
И мир нас заметил, услышал как будто –
Пусть мир не дальше наших предгорий.
Но мы из родного бежали приюта
В пустыню ночей бело-чёрных.
Где-то боль, что лелеяло молчанье,
Где отрёкся от старых имён
Мой голос. Но снова отчаянье
Приговорило его: ты влюблён.
Чувства едва ли, наверно, дороже
Пакетика сахара, короба чая
За те купюры в сумме ничтожной,
Что я берегла, ни о чём не страдая.
Да, он влюблён, мой голос,
В звуки, закаты, метель, тишину.
Зачем старой любви возрождается образ,
Переигранный сном наяву?
Да, он безумен, мой голос,
И пусть – неумеющий петь.
Я люблю тебя, мой полукосмос,
Хоть и мне до тебя не взлететь.
Бессонницу мой ловец снов
Удушил в запутанный кокон.
Дышат безмолвием сопки снегов,
И наконец отпускают тревоги.
В тех же царапинах матовый снег,
И солнце глядит будто через стекло,
Из тощих вен изливая свет,
Что вьюжными сумерками замело.
Клянусь: мы увидим, как ради всего
И всему вопреки – мир счастлив.
Голос спокоен, настойчив и горд,
Песнью дерзая перед своей казнью.
Его смерть – тишина, отрешенье,
Но в нас неустанен бунт звуков.
В единой поэме – одно их спасенье,
Решенье рассветов, возмездие вьюгам.
Клянусь, мы оставим своё безразличье
И когда-нибудь миром надышимся вволю.
Его голоса так светлы и скрипичны,
Но отчего-то не рвутся на волю.
***
В измятый короб положила
На храненье черновик.
Мыслей табор, и разбойных, и бессильных,
Искал пути к побегу напрямик.
Покоилась белизна на шёлковых страницах,
Но чадный пепел сердце кольцевал,
И тот замок, что никаким ключам не подчинится,
Всего один удар сломал.
А мысли-беженцы бежали,
Вымостив в руины молитвенным огнём
Путь к любви, какую некогда изгнали.
Но отныне позабыли и о том.
Забвение – их неразлучный спутник,
Память их – вспомянутые невзначай слова.
Зачем с руинами сгорала обоюдно
Их душ безмолвная, безоблачная синева?..
Пепел и дым. Чернота.
Вместе с ними и мой черновик,
Где боролась с огнём пустота,
Первый голос являл свой лик.
А моё бессилье сердце скрепя
По тропе из угля побрело босиком,
И очаровательно была слепа
Звезда в небесах, что сгорала живьём.
Когда откопала свой короб
И огонь вокруг погас,
Выгребла спичек огромный ворох.
На один пожар – лишь одну за раз.
Мысли-беженцы не присягнули
Пеплу и жестокой тьме.
Ладони пламя протянуло
Костра большого к синеве –
То небо спящее переродилось
После клятвы мраком и пожаром
Земли, что кровью исцелилась
Слов, ставших выкупленным даром
Их, этих беженцев и воинов.
Их вернуться никогда не позову.
Но их именем, как ласковой мольбою,
Заклинаю мир, не властный
Ни молчанию, ни злу.
Прогорела спичка-первенец моя,
А горсть других молитвенно храню
На случай, если захлебнётся ядом тьмы земля
– Ей огонь под кожу снова запущу.
И не раз с тех пор мне говорили: –
Не играй со спичками, юница!
