Похожи!
Какой замечательный оборот: «В доброе старое время…». История так и эдак торопится отказать нам в этом заблуждении, норовя образумить объективностью. А вот оглянешься на минувшую жизнь тихим вечером в кругу друзей и, ни на минуту не забывая о контексте жизни, всё-таки опять с улыбкой вздохнёшь: «А в доброе старое время…» Это Бог по милости своей прибирает в нашей душе, пряча тёмное и подчёркивая лучшее.
Ну, думаешь, зато уж фотография точно станет на сторону исторической объективности и не даст обмануться. Ан вот здесь, под взглядом Максима Земнова, который сам писатель и знает, как даётся слово, человеческое лицо словно вспоминает свой небесный замысел и поворачивается живой правдой. И захочешь прихорошиться – не выйдет. Объектив всё равно выберет подлинность. И если взгляд фотографа бережен и внимателен, сразу весь человек наружу. И мы поневоле глядим на такой портрет тоже каким-то обобщённым зрением, неожиданно для себя таинственно выделяя, похож или не похож человек на своё житейское назначение, особенно если с портрета глядит поэт, музыкант, прозаик.
Кто постарше непременно вспомнит портрет Хемингуэя в свитере, висевший чуть ли не в каждом общежитии 60-х годов. Никто не знал, что это работа Юсефа Карша – что нам было до авторства? Это был наш общий «старина Хэм», которого мы тогда взахлёб читали. А у художников глядел со стен общежития столь же популярный портрет Пабло Пикассо работы Ирвина Пенна, с которого Пабло глядел на своих молодых коллег из-под шляпы смешливым и цепким взглядом коллекционера человеческих страстей. А портреты Виктора Ахломова! Его Шостакович, Ахматова, Рихтер, Искандер, Войнович – не оторвёшься! Живой портрет времени и невольный вывод: не может не быть «добрым старым» время, в котором складываются такие лица.
И вот перед зрителем (читателем) новая «антология» или «хрестоматия» человеческих лиц – писателей ушедших и уходящих лет. Я вглядываюсь в них с особенной ревностью – таковы ли, какими я знавал в разное время почти всех их. Вот разве Степана Петровича Щипачёва не застал – в мои молодые «оттепельные» лета над ним уже принято было посмеиваться, без конца снисходительно цитируя: «Любовь не вздохи на скамейке и не прогулки при луне». А лицо на портрете прекрасно, и оно знает чудо любви лучше всех молодых насмешников. А с Виктором Борисовичем Шкловским сиживал в Переделкине и очень хорошо помню это нетерпеливое движение, когда мысль летит и требует рук, лица и всей крепкой фигуры.
Да, да, похожи! Похожи! И светлый спокойный, несуетный, как его проза Борис Екимов, и смешливый Владимир Костров с его пушкинской жилкой, и все время чуть самозащитный Михаил Попов, и мягкий, всегда будто чуть ограждающий писателей от несправедливого суда Андрей Турков, и академически пристальный Игорь Шайтанов.
Со всеми хочется побыть памятью – с Окуджавой, который и на снимке, и в жизни, всегда будто и дома, и вместе на улице, и с Распутиным, который всегда на невольной, нелюбимой им, но неизбежной трибуне в противостоянии неправде и в святой обороне добра и света, и с Левитанским, который в моей памяти почему-то непременно рядом с Самойловым (видно, от их житейского соседства).
А сопровождающие фотографии суховатые биографические справки и яркие и критические характеристики героев только подтверждают выработанную жизнью правду лица. И теперь, вместе в этой книге, они – общий портрет советской литературы, которую мы под весёлым давлением нового поколения постарались отодвинуть в насмешливые пределы, чтобы расчистить место молодым ребятам, которые уже не хотят прививаться к спасавшему нас живому древу традиции и ищут уже цветных цифровых снимков, которые вернее отражают их цифровую поэзию и прозу.
