Морской ветер приносил с собой перемены. Хэнк вдыхал его запах, стоя в крошечном саду съемного коттеджа. Осень уже захватила побережье, листья мертвой кучей свалились к ногам, и утренняя прохлада царапала горло.
– Здесь тихое местечко, – заверил хозяин, – никто не потревожит ваше творческое уединение. Соседи скромные. Справа от вас дома и вовсе пустые. Слева живет мисс Ноэль; но я еще не знал женщины молчаливей.
– Спасибо, – отозвался Хэнк, – такое мне по душе.
– Говорите, вы писатель? А сколько у вас уже напечатано книг?
Хэнк улыбнулся.
– Ни одной.
– А, понимаю… А что пишете? Научную фантастику? Военные хроники?
– С утра могу сесть за детектив, а вечером – очнуться над любовным романом.
– Ясно. Что ж, удачи вам.
«Очередной бульварщик», – подумал хозяин, разглядывая ношеное пальто Хэнка и его слишком южный типаж для здешней широты.
«Думает, что я очередной бульварщик», – подумал Хэнк, не переставая улыбаться.
На целый месяц он бросил все и умчался к морю. Зачем? И сам не знал. Слушать волны. Искать вдохновение. Дописать очередной роман.
Несмотря на то что у Хэнка и впрямь не было ни одной изданной книги, написал он их прилично. Правда, издателей всегда что-то не устраивало. Они возвращали рукописи с пометками «довольно устаревшая идея», «слишком откровенно», «поработайте над диалогами», «нам не подходит». Конечно, на деле рецензии были более уклончивыми и пространными, но Хэнк понимал, к чему все сводится. Иногда он обнаруживал в почтовом ящике только рукопись – и молчаливый отказ ощущался обиднее. Как равнодушное предательство.
К тридцати годам он собрал достаточно отказов, чтобы развесить их над рабочим местом. Они прикрывали потертые обои.
Теперь Хэнк во что бы то ни стало хотел написать роман, который обязательно увидит свет – и свет большой, а не щелочку в выдвижном ящике письменного стола.
Но для этого ему нужно было освежить мысли. Сбежать. Подальше от суеты. Кажется, он написал все, что собирался, неоднократно повторил каждую идею, озарившую его разум.
И уже давно не мог сочинить ни строчки.
Приморский городок встретил его непогодой. Ветер шумел, нагоняя шторм, и Хэнк пошире распахнул шторы, чтобы впустить в комнату хоть немного призрачного света. Стены были отделаны темным деревом, из-за чего все казалось сумрачным.
Хэнк покосился на пишущую машинку, готовую к работе. Всю дорогу к побережью он отчаянно прокручивал в голове каждую мимолетную идею, но так и не вывел из них ничего стоящего. Повторяться ему не хотелось, а вот придумать новое… В конце концов, он просто не знал, о чем писать теперь, когда за плечами мертвый груз стольких неудачных черновиков.
Несколько дней он провел, уставившись на чистый лист в пишущей машинке. Сердце, словно выжженная пустыня, не подсказывало чувств, рвущихся из глубины, чтобы выплеснуться на бумагу. По правде говоря, как можно написать книгу, вдохнуть жизнь в ее героев, если ты даже не чувствуешь того, о чем пишешь?
Охваченный тревогой, Хэнк вновь и вновь прижимался к спинке стула и закидывал руки за голову. Усталость и пустота – вот и все, что он ощущал. Бессмысленный творческий ступор.
Моросящий дождь понемногу сошел на нет. Солнце так и не выглянуло из-за плотных рядов черно-синих туч, но ветер притаился. Хэнк надел пальто и повязал шарф. Идеальная погода, чтобы прогуляться к берегу.
Дорогу к морю устилали оранжевые головки астр, кусты розмарина и алый бархат амарантов. Буря усиливалась. Спускаясь по склону, Хэнк увидел, как над горизонтом моря беснуется шторм. Рисковать он не стал, поэтому так и остался бродить повыше уровня воды.
Редкие люди, такие же отчаянные, как и он, кому ветер, свистящий в уши, был нипочем, – и те разбрелись, оставив Хэнка наедине со стихией. Он мог бесконечно дышать соленой свежестью и наслаждаться одиночеством, таким редким не в стенах дома, но теперь в воздухе пахло угрозой.
